На антверпенской улице Пеликанстрат и в прилегающем к ней привокзальном квартале бородатые мужчины в черных лапсердаках и черных шляпах являются неотъемлемым ингредиентом. Антверпен окружен «эрувом» — своего рода изгородью вокруг всего города. Этот «эрув» превращает город в частную территорию, что весьма практично. Внутри «эрува» благочестивому иудею в Шаббат, даже выйдя из дома, не разрешается носить при себе такие вещи, как ключи, зонтик и водительские права. Антверпенский «эрув» образуют река Шельда, обочины железной дороги, отрезки автострады и высоковольтные линии. Если один из таких элементов отсутствует, протягиваются провода (на высоте шести метров); все это делается согласно еврейскому закону и еженедельно контролируется раввином.
Раньше я любил ездить в Антверпен по вечерам в пятницу, с наступлением сумерек. С высокой железнодорожной насыпи можно было видеть неяркий свет в некоторых окнах, канделябры на подоконниках. Теперь поезд, к сожалению, сразу ныряет в туннель.
Вечером в пятницу начинается Шаббат, а поскольку благочестивым иудеям, пока длится день отдыха, запрещается включать и выключать свет, то во всех комнатах горит только несколько ламп. На меня это снова навеяло чувство глубокого миролюбия. И если я все правильно понимаю, в этом и заключается смысл Шаббата.
В XVI веке португальские марраны (насильно крещенные евреи) играли заметную роль в жизни мирового экономического и культурного центра, которым был тогда Антверпен. Когда в 1585 году испанцы заняли город, большинство марранов уехали на север, в Амстердам, где заложили основу португальско-еврейской колонии. Примечательно, что марраны, для внешнего мира те же католики, почувствовали тяготение к кальвинизму. Так что для инквизиции они стали вдвойне подозрительны — как прозелиты (новообращенные) и как еретики.
В Южных Нидерландах евреи втайне сохранили свою религию. В XVIII веке полдюжины еврейских семей, живших в Антверпене, занимались по необходимости торговлей табаком и алмазами. Так же как протестантов, Эдикт о толерантности Иосифа II избавил евреев от многовековых запретов и ущемления прав.
В 1908 году в Антверпене жили восемь тысяч евреев, большинство из Восточной Европы. В конце 30-х годов двадцатого века во всей Бельгии насчитывалось более 50 тысяч евреев.
Перед Второй мировой войной большинство еврейских детей ходили в обычную государственную школу. В 1912 году евреи открыли собственную среднюю мужскую школу. Рабочим языком там был немецкий. Большинство евреев говорили на этом языке, а кроме того, на идише, французском и на антверпенском диалекте. Среди них было много рабочих, малообеспеченных, но также несколько богатых торговцев алмазами. Они присутствовали во всех партиях, кроме католической. Были даже весьма убежденные профламандские евреи: Мартен Рюделсхейм, сотрудничавший во время Первой мировой войны с немцами; Нико Гунцбург, внесший важный вклад в нидерландский текст Конституции Бельгии; и, конечно, либерал Луи Франк, который вместе с социалистом Гюисмансом и католиком Ван Кауэлартом агитировал по всей Фландрии за открытие Фламандского университета в Генте. Эти люди получили известность как три кукарекающих петуха.
В Брюсселе, как уже говорилось, евреи не бросались в глаза, но и в столице они присутствовали во всех возможных слоях населения. То были профессора Свободного университета, генералы, художники, старьевщики и состоятельные люди. Одним из них был Давид ван Бюрен, сказочно богатый банкир, выходец из Роттердама. В его доме в Уккеле в роскошном декоративном интерьере ныне расположен музей, сокровищница современной фламандской живописи. Мой любимый художник здесь — живописец и скульптор Фердинанд Схиррен, родители которого родом из Риги. Его называют предтечей кубизма или фовистом, но мне не это важно. Меня каждый раз умиляют его акварели. Ни с чем не могу сравнить чистую красоту его палитры, сквозь бумагу словно просвечивает солнце, даже если это «Зимний пейзаж», который я случайно увидел в одной крохотной брюссельской галерее. Случайно, потому что работы Схиррена выставляются редко. Когда я их нахожу, то каждый раз в буквальном смысле окунаюсь в ванну, полную счастья.