Белградское трио

1: Что вы делали после того, как посол Бринсли вырвал вас из рук полиции?

D: Пил. Думаю, я выпил все, что было в подвале моего дома.

1: Да. Судя по сообщению Посольства в Белграде, вы были в весьма жалком состоянии, когда вам сообщили, что вы должны немедленно покинуть Югославию. Вы говорили, что навестили мать Веры Танкосич? Почему?

D: Почему? Так должен же был кто-то сообщить ей, что ее дочь умерла.

3: Как она себя повела в этот момент?

D: Ей было очень тяжело принять это. Она и ее дочь годами были в плохих отношениях, но когда я сказал ей, что Веры больше нет, она сломалась. Зарыдала и стала обвинять в ее смерти себя. Когда она немного успокоилась, я сообщил, что у меня находится ее внучка Мила и что я возвращаюсь назад, в Англию, и поэтому прошу ее взять ребенка к себе. Она тут же согласилась. Мне даже показалось, что перспектива заботиться о внучке каким-то образом ее утешила.

2: Вы с кем-нибудь еще контактировали до отъезда?

D: Да. Я был с прощальным визитом у генерала Константина Поповича.

1: Прощальным? Какие же у него связи с дипломатами? Разве этот человек не начальник Генштаба?

D: Да, это так. Но он и мой приятель. Когда я говорю – «прощальный», я имею в виду разлуку в буквальном смысле.

1: О чем вы разговаривали перед «разлукой»?

D: О судьбе художника. Он мне сказал: «В жизни человека существуют мгновения, когда он должен решить, направиться ли ему туда или сюда. Что бы вы ни выбрали, это будет путь без возвращения. Я выбрал тропу, которая увела меня далеко, в искусство. И я все еще раздумываю, а не ошибся ли я, принимая именно это решение».

3: А вы? Что ему сказали вы?

D: Что сейчас, после всего случившегося, я выбрал другую тропу. Ту, по которой он не пошел. На это Попович мне сказал: «Может быть вам еще не поздно спастись?» Я ответил: «Хотя художник понимает любую негармоничность, каждый изъян в природе человека, он не может ничего сделать, чтобы предупредить своих друзей, указать, крикнуть вовремя и попытаться их спасти. Это было бы бесполезно. Потому что все они – сознательные кузнецы собственного несчастья. Все, что художник может сказать в качестве императива, – это „размышляй и плачь!“»

Эпилог

Пусть тот читатель, который дочитал до этого места, простит мне, что я не могу найти большинство оригиналов тех документов, которые сам цитировал. Некоторые я добыл через публичные институты такого рода, как архивы, библиотеки, а также в разных биографических и автобиографических произведениях. Однако другие получены от людей которые пожелали остаться анонимными – чаще всего от страха из-за того, что работают в учреждениях, где не разрешено ознакомление с материалами под грифом «совершенно секретно». Свидетельства же третьего рода найдены через приватные каналы, от непосредственных и косвенных участников событий, большинство которых не хотели, чтобы их имена были опубликованы явно. То, что я, как некая разновидность архивариуса, могу гарантировать – все цитируемые документы соответствуют оригиналу и я не вносил в эти тексты никаких поправок.

Исключение я делаю только одно: привожу имя Драгицы Василевич. Главным образом – потому что я убежден, что она сама не возражала бы. Когда я в 1992 году, сразу же в самом начале распада Югославии, дал обширное интервью, в котором упомянул, что меня очень интересует тема Голи-Отока – главным образом, из убеждения, что это самая крупная драма, разыгравшаяся после Второй мировой войны в Югославии, теперь уже несуществующей стране, – она лично принесла мне дневник Веры Танкосич, считая, что людям необходимо узнать правду о страданиях информбюровцев. В этот момент Драгице было 66 лет, и она, преподавательница философии в Пятой белградской гимназии, была уже на пенсии. В ходе короткого разговора тет-а-тет она рассказала, что все время прятала Верин дневник как своего рода реликвию какой-то тайной религии, но после смерти Йосипа Броза все же решилась передать дневник мужу Веры – Бориславу. Между тем, после бегства Танкосича в Советский Союз Драгица никак не могла с ним связаться. Он, как полагают, жил где-то на Крайнем Севере России, в городе Воркута, и вышел на пенсию в звании полковника Советской армии. Когда наконец ей удалось найти его адрес, оказалось, что он уже умер. В коротком письме, которое пришло из России на ее адрес, сообщалось, что Борислав Танкосич с почестями, которых заслуживают Герои Советского Союза, похоронен на местном кладбище, в той же его части, где и заслуженные граждане Воркуты.