Белгравия

Сорок минут спустя они вдвоем вышли из «Лошади и грума» и направились обратно к Итон-сквер. Тёртон попросил Джона подождать его на углу у конюшен, пообещав вернуться через несколько минут. Дворецкий сообщил, что у него есть на примете как раз такой человек, который нужен его новому знакомому: алчная служанка, проработавшая в семье многие годы.

– Уж эта женщина ни за что не упустит собственную выгоду, – сообщил он, прежде чем скрыться за углом. – Помяните мое слово.

Джон стоял на улице под газовым фонарем, подняв воротник и надвинув на глаза шляпу. Дом Тренчардов был совсем близко, и это его тревожило. Хоть бы дворецкий поторопился. Меньше всего Белласису сейчас хотелось наткнуться на Сьюзен или, скажем, на самого Джеймса Тренчарда.

Наконец Тёртон вернулся, но не один, а с коренастой спутницей. На ней были черная шляпка и дорогая кружевная шаль бордового цвета.

– Сэр, – сказал Тёртон, показывая на женщину, – это мисс Эллис. Камеристка миссис Тренчард. В семье работает уже тридцать лет. Если она чего-то не знает о происходящем в доме, то этого не имеет смысла знать.

Тёртона злило, что пришлось прибегнуть к помощи мисс Эллис, но он понимал: в одиночку с таким поручением ему не справиться. Глава семейства очень неплохо относился к дворецкому, но назвать их наперсниками нельзя было даже при самом буйном воображении, тогда как мисс Эллис… Хозяйка всегда доверяла верной камеристке. Бедная миссис Тренчард и не подозревала, что Эллис может с легкостью выдать секреты госпожи, стоит лишь пообещать ей солидный куш.

– Мисс Эллис, стало быть? Очень приятно, – с достоинством кивнул Джон.

Он досадовал, что Спир не направила его напрямую к этой женщине. Зачем было прибегать к посредничеству дворецкого? Теперь придется платить обоим, а лишние расходы всегда неприятны. Однако Тёртон прав: кому лучше, чем камеристке, известны хозяйские секреты? Белласис не сомневался, что выбрал верный способ. Поговаривали, что половина крупных держав платит слугам и служанкам за шпионаж.

Джон улыбнулся женщине, которая молча ждала, что он скажет дальше.

– Мне кажется, мисс Эллис, мы с вами поладим.

6. Шпион среди нас

Джеймс Тренчард сидел в своем кабинете на Грейс-Инн-роуд за элегантным, инкрустированным позолоченной бронзой столом в стиле ампир. На втором этаже, над его конторой, находилась большая, отделанная деревянными панелями комната с солидными картинами и внушительной мебелью. В комнату вела винтовая лестница. Хотя Джеймс никогда и не произносил этого вслух, но считал себя коммерсантом-джентльменом. Большинство современников Тренчарда сочли бы подобное наименование оксюмороном, но так уж ему хотелось себя чувствовать, и он старался, чтобы окружающее пространство это отражало. В углу на круглом столике были аккуратно расставлены рисунки Кьюбитт-тауна, а над камином висел прелестный портрет Софии. Написанный во время их пребывания в Брюсселе, он изображал дочь в самую пленительную ее пору. Юная и уверенная, она смотрела прямо на вас. На ней было надето кремовое платье, а волосы уложены по моде того времени. Портретное сходство было велико, весьма велико, и девочка была на картине как живая, именно такой отец ее и запомнил. Может быть, по этой причине Анна отказалась повесить портрет на Итон-сквер, где он навевал на нее грусть, но Джеймсу нравилось смотреть на свою любимую потерянную дочь; он любил вспоминать Софию в редкие моменты тишины, когда сидел в одиночестве.

Но сегодня он, как ни странно, разглядывал не портрет, а лежавшее на столе письмо. Его доставили в присутствии секретаря, однако Джеймс хотел прочитать послание один. Он вертел конверт в пухлых руках, изучал витиеватый почерк и плотную кремовую бумагу. Не было необходимости вскрывать конверт, чтобы узнать, от кого письмо, поскольку он уже однажды получил точно такое же, где сообщалось, что мистера Джеймса Тренчарда включили в список кандидатов на членство в «Атенеуме». Сейчас это, видимо, был окончательный ответ от Эдварда Маграта, секретаря клуба. Джеймс затаил дыхание. Ему так неистово хотелось быть принятым, что он никак не решался прочитать письмо. Он знал, что для многих «Атенеум» не вяжется с представлением о модном клубе. Тамошняя еда была печально знаменита своей убогостью, а в высшем обществе заведение считали своего рода лондонским перевалочным пунктом для всевозможных церковников и ученых. Однако, как ни крути, то было место, где встречаются джентльмены, этого никто не стал бы отрицать. Разница состояла лишь в том, что правила в «Атенеуме» были несколько революционными: клуб принимал в свои ряды выдающихся людей из мира науки, литературы и искусства и даже тех, кто состоял на государственной службе, не слишком интересуясь их происхождением и образованием.