Как же выглядела микрорайонная застройка в этой временно́й перспективе? Ее стремительное появление на обширных территориях, которые еще недавно были пригородами, на месте полей и деревень, безусловно было темой актуальной и важной: микрорайоны можно было презирать или любить, но их нельзя было игнорировать. В 1970-е годы абстрактная природа модернистской архитектуры еще оставалась прекрасно зримой и ощутимой. Белым коробкам домов еще не нанесло ущерба ни время, ни беспорядочное размещение рекламы – она появится позже, с наступлением капитализма. Однако более важно то, что в те годы безымянная, простая, однообразная архитектура соответствовала общему восприятию жизни в СССР. Однообразие жилья для многих могло символизировать однообразие товаров, мест и ситуаций, которые ежедневно потребляли и в которых ежедневно оказывались жители этого государства. Пуританские фасады домов могли восприниматься как воплощение тех спартанских условий, в которых жил каждый. В этой ситуации модернистская архитектура в целом и микрорайонная застройка в частности с легкостью превращались в физическое воплощение – или метафору – жизни в Советском Союзе и, соответственно, становились очень уязвимой для критики, пародии и иронии.
Художники-концептуалисты, безусловно, предпринимали попытки эту архитектуру критиковать или высмеивать. Главным инструментом их критики был абсурд. Архитекторы стремились создавать идеальные жилые пространства, руководствуясь принципами рациональности, законами геометрии и организационной целесообразностью. Но столкновения с реальностью – непредсказуемой и полной несовершенств, – равно как и столкновения с советской политической системой часто порождали абсурдные ситуации. Художники осмысливали это в своей концептуалистской манере. В работах «Коллективных действий» абсурд часто становился способом осмеяния политической ситуации. Художники писали смешные высказывания на транспарантах, очень похожих на те, что использовались в официальной пропаганде. Но развешивали они их не в публичном месте, не в центре города, а посреди леса, где никто не мог их увидеть.
Однако абсурдность этой новой архитектуры не всегда выявлялась художниками для того, чтобы ее раскритиковать. Работа Эрика Булатов «Не прислоняться» – хороший пример более тонкого подхода. На этой картине массивная, прямоугольная надпись «Не прислоняться» (прекрасно знакомая каждому пассажиру московского метро) визуально сливается с пейзажем на линии горизонта и зависает между небом, полем и лесом – то ли буквы, то ли дома удаленного района. Что это, критика тотальной унификации, благодаря которой все элементы (даже столь разные, как надпись на стекле или жилые новостройки) кажутся похожими? Или же это скорее восхищение новыми интерпретационными возможностями, которые открываются в новом, модернистском мире?
Критика «героического модернизма», которую можно было слышать от постмодернистских архитекторов (современников концептуалистов), обычно была куда более резкой – по сравнению с ней позиция художников-концептуалистов кажется сложной и неоднозначной. Кажется, что художники скорее деконструируют окружающий модернистский ландшафт и используют отдельные его элементы в своих художественных целях, нежели полностью его осуждают. Некоторые его компоненты полностью инкорпорировались в произведения искусства, а некоторые отзывались в них лишь эхом. Какие же компоненты замечали и использовали концептуалисты? Прежде всего – модернистскую рациональность. Художников-концептуалистов она, видимо, восхищала. Часто язык их произведений включает геометрические фигуры и числа. В перформансах «Коллективных действий» число зачастую играет особую роль, а само действие нередко должно быть повторено определенное количество раз. «Элементарная поэзия» Андрея Монастырского пестрит цифрами, графиками и диаграммами – и больше похожа на работу по физике, чем на поэзию. Газеты – этот логически и иерархически организованный инструмент для распространения информации – часто используются в графике Пригова как фон.