Беляево навсегда: сохранение непримечательного

Думаю, что в Беляеве, как и в других похожих районах, можно обнаружить множество очень качественных проектных решений. Вопреки распространенному мнению микрорайон не является бездумной и бездушной «машиной для жилья». Архитекторы того времени работали в тисках строжайших ограничений, которые накладывали на них СНИПы, фабричный способ производства и серийность — но, несмотря на все эти ограничения, им удавалось находить блистательные пространственные решения. Собирая микрорайон из ограниченного набора готовых блоков, они демонстрировали невероятную чуткость к формированию городских сред, сохраняли особенности природного ландшафта и творчески их использовали. Они создавали непритязательные, скромные, но максимально комфортные для проживания сре́ды. В принципе, в чем разница между архитектором, который проектирует фасад, и архитектором, который использует свой творческий потенциал для создания некоей идеальной среды? Он не перестает быть архитектором от того, что не занимается проектированием отдельных зданий. Белопольский и его современники создавали архитектуру совершенно иного уровня. Хотя ее масштабность трудна для восприятия, а сегодняшняя репутация микрорайонов однозначно негативна, я считаю, что талант и творческие усилия этих архитекторов не пропали даром — они достигли поставленных целей и создали качественную архитектурную среду вопреки всем существовавшим тогда формальным ограничениям.

5. Концептуальный микрорайон

Когда я впервые познакомился с творчеством Дмитрия Александровича Пригова, с его художественным методом, у меня возникло ощущение, что московский концептуализм и советская версия модернистской архитектуры имеют некие общие черты. Более подробное знакомство с идейной основой советского модернизма убедило меня в том, что между работами архитекторов и художников тех лет существует и философское, и эстетическое родство.

Какой же природы были эти отношения? С чем мы имеем дело в произведениях художников-концептуалистов — с восхищением модернистской архитектурой или, напротив, с ее жесткой критикой? Насколько глубока была эта связь архитектуры и искусства — обращаются ли художники только к внешней стороне произведений, созданных архитекторами, или исследуют философские основы образа мысли, свойственного Новому времени, то есть образа мысли этих архитекторов? И, наконец, мог ли советский микрорайон быть источником вдохновения для концептуалистов — или он служил им только рабочим материалом, который они деконструировали или подвергали творческой трансформации?

Концептуалисты появились после того, как строительство первых микрорайонов было уже закончено. Хрущевский эксперимент начался в середине 1950-х. Первая его фаза длилась примерно десятилетие — до момента, когда Хрущева сменил Брежнев. Если учесть еще и инертность, свойственную архитектуре (годы, которые отделяют первые разработки от окончания строительства), то получится, что волна архитектуры, инспирированная хрущевскими идеями, полностью материализовалась до конца 1960-х. Художник Юрий Альберт датирует возникновение московского концептуализма примерно 1971–1972 годами, когда были созданы первые работы Ильи Кабакова и Комара и Меламида. К этому времени абстрактные идеи Хрущева уже приняли очень конкретные очертания в виде первых крупных микрорайонов. Архитекторы, руками которых они строились, были на поколение старше концептуалистов. Так, например, Яков Белопольский родился в 1916 году, Дмитрий Александрович Пригов — в 1940-м. Московские концептуалисты были ровесниками тех архитекторов, которые либо открыто критиковали современную архитектуру, либо — по меньшей мере — видели ее недостатки и предпринимали попытки ее реформирования.

Как же выглядела микрорайонная застройка в этой временно́й перспективе? Ее стремительное появление на обширных территориях, которые еще недавно были пригородами, на месте полей и деревень, безусловно было темой актуальной и важной: микрорайоны можно было презирать или любить, но их нельзя было игнорировать. В 1970-е годы абстрактная природа модернистской архитектуры еще оставалась прекрасно зримой и ощутимой. Белым коробкам домов еще не нанесло ущерба ни время, ни беспорядочное размещение рекламы — она появится позже, с наступлением капитализма. Однако более важно то, что в те годы безымянная, простая, однообразная архитектура соответствовала общему восприятию жизни в СССР. Однообразие жилья для многих могло символизировать однообразие товаров, мест и ситуаций, которые ежедневно потребляли и в которых ежедневно оказывались жители этого государства. Пуританские фасады домов могли восприниматься как воплощение тех спартанских условий, в которых жил каждый. В этой ситуации модернистская архитектура в целом и микрорайонная застройка в частности с легкостью превращались в физическое воплощение — или метафору — жизни в Советском Союзе и, соответственно, становились очень уязвимой для критики, пародии и иронии.