Беляево навсегда: сохранение непримечательного

На первый взгляд черта, которая заметно отличает концептуалистов от модернистов, – это язык, которым они пользовались. Язык модернистов был нарочито простым, монотонным и однообразным. Чтобы рассказывать свои истории, московские концептуалисты, напротив, могли пользоваться любым языком. Они писали, рисовали, устраивали перформансы; позже они не боялись использовать видео, еще позже — интернет. В своих текстах они задействовали и высокий, и низкий стилевой регистр, использовали любые слова, если те подходили для достижения их целей. Парадоксальным образом именно благодаря такой открытости к разным языкам концептуалисты не боялись исследовать — и использовать — и язык модернистской архитектуры.

Кроме того, разница между языком концептуалистов и модернистов является в значительной мере иллюзорной. Эстетика хрущевской архитектуры была сурова, она была очищена от всего, что не является абсолютно необходимым. И здания, и квартиры были спроектированы минималистично, в них отсутствовали какие-либо отличительные черты — они просто выполняли свою первичную функцию. То же можно сказать и о концептуальном искусстве, несмотря на все разнообразие его средств выражения: это искусство ориентировано на то, чтобы транслировать свои смыслы, на репрезентацию своего концепта — его не интересует поверхностно понятая красота.

Было ли обращение концептуалистов ко всем этим компонентам модернистской архитектуры осознанным или нет? Во всяком случае, в результате возникла очень изощренная конструкция, в которой архитектура и культура усиливали друг друга. Сначала художники использовали микрорайон как материал для своей творческой работы. И даже если микрорайон отчасти подвергался их критике, он действительно стал органичной частью этого направления в искусстве. Концептуализм, в свою очередь, действительно стал «новым уровнем» модернистской архитектуры, которая до этого оставалась безымянной и лишенной какой-либо культурной идентичности. Вследствие этих процессов и Беляево смогло обрести собственную мифологию и зачатки собственной идентичности.

История знает и другие периоды, когда искусство и архитектура подпитывали друг друга, но здесь следует избегать поверхностных аналогий. Беляево следует сравнивать не со сходными архитектурными объектами, а с пространствами, которые без своего нематериального наполнения не имели бы никакой ценности. В связи с этим интересным примером мне представляется деревня Живерни — источник вдохновения Клода Моне. Эта деревня очень красива, но она бы никогда не привлекла к себе столько внимания, если бы здесь не жил этот знаменитый художник и если бы он не запечатлел ее в своей живописи. Без Моне она не имела бы культурной ценности.

Живерни расположена в Нормандии, в 75 километрах к северо-западу от Парижа. Моне открыл ее для себя в 1883 году. Он сразу влюбился в эту деревню, окруженную прекрасными идиллическими ландшафтами, и сразу решил купить здесь домик с садом. В этом домике он жил до самой своей смерти.

Довольно скоро Живерни и сад, который Моне обустроил по своему вкусу, стали появляться в его картинах. Поначалу он писал окрестные сельские пейзажи, но потом в основном стал рисовать именно сад. Моне был не единственным импрессионистом, которого покорила эта деревня: это место стало популярным среди американских живописцев, в поисках вдохновения они приезжали сюда десятками.

Значит ли это, что Беляево благодаря тесной связи с искусством тоже могло бы занять свое место в списке охраняемых памятников? Я считаю, что его следовало бы туда включить. Этот микрорайон — часть интересного и важного явления, связующее звено между концептуальным искусством и модернистской архитектурой. а связь между ними была многосторонней, неоднозначной и непростой. Случай Беляева и Дмитрия Александровича Пригова — лучшая иллюстрация взаимосвязи архитектуры и искусства того времени. Единственное отличие Беляева от Живерни состоит в следующем: в случае с Моне мы имеем дело с традиционным искусством, основанным на восхищении визуальным объектом, между тем как суть искусства, укорененного в Беляеве, состояла в концепциях, которые не являются непосредственно зримыми.

6. Миссия невыполнима: сохранение непримечательного

Я пытался показать, что Беляево обладает некой особой ценностью — ценностью, которая складывается из сочетания материальных и нематериальных элементов. Эта ценность неочевидна, показать и описать ее было для меня сложной задачей. Понять ее можно, только потратив время и приложив к этому усилия, – и такие же усилия требуются для понимания абстрактных сообщений и сложности концептуального искусства. Однако, убедившись в истинности и несомненности этой ценности, я задался следующим вопросом: что можно сделать для ее сохранения? Какие для этого существуют юридические инструменты (если они вообще существуют)? Каковы эти процедуры и методы?