Беляево навсегда: сохранение непримечательного

Еще одна черта современной советской архитектуры, которая нашла свое отражение в концептуализме, – это тотальность подхода. Одним из столпов советского модернизма была так называемая комплексная застройка. Это подразумевало, что микрорайон проектировался по некоему целостному, всеобъемлющему плану и что все его компоненты — дома, школы, детские сады, дороги, парки и пр. – строились одновременно. Со всей очевидностью это значило, что его единственный инвестор — государство — сохранял тотальный контроль над проектированием жилой среды граждан. Тотальность, которая в архитектуре выражала себя как тотальность нормированности и стандартизации, также имеет параллель в искусстве того времени. Инсталляции, которые художники начинают создавать в начале 1980-х годов, служат тому наилучшей иллюстрацией. Поскольку художникам-концептуалистам было сложно получить доступ к официальным выставочным залам, они организовывали выставки у себя дома. В 1983 году Ирина Нахова раскрасила в своей квартире стены и пол. Таким образом она создала новый объект — образ, внутрь которого можно было зайти. «Комнаты» Наховой стали предтечами «тотальных» инсталляций Ильи Кабакова. Для Кабакова тотальная инсталляция является материализацией иллюзии проникновения вглубь картины. «…Он <зритель> одновременно и „жертва“, и зритель, который, с одной стороны, обозревает и оценивает инсталляцию, а с другой — следит за теми ассоциациями, мыслями и воспоминаниями, которые возникают в нем самом, охваченном интенсивной атмосферой тотальной инсталляции»[12] . «Искусство инсталляции — невероятно эффективный инструмент погружения зрителя в тот объект, который он наблюдает»[13] ).

Инсталляция Ирины Наховой «Комната № 2», 1984

Тотальность — характерная черта кабаковского творчества. Достаточно посмотреть, как устроен его проект «Альтернативная история искусства». Кабаков строит в музее тотальную инсталляцию музея: он придумывает несуществующих художников, сочиняет им биографии, создает их произведения и даже музейную архитектуру. Рациональность и тотальность — в архитектуре и в искусстве — естественно вела к оперированию реди-мейдами, серийности и повторяемости. Архитекторы того времени располагали каталогами готовых архитектурных решений, которые они компоновали в пространстве. Художники-концептуалисты — например, Пригов или Булатов — опредмечивали язык, превращая слова в объекты. «Стихограммы» Пригова представляются мне переходной формой между поэзией и графикой — их можно и читать, и рассматривать. С помощью печатной машинки Пригов мог создавать совершенно новые композиции, используя слова в качестве предметов.

Сравнение графики Пригова и фрагментов Генплана различных московских микрорайонов позволяет обнаружить общую для искусства и архитектуры тех лет логику создания цельной композиции из готовых объектов

Бесконечное повторение этих слов-предметов Пригов использовал много раз. Использование печатной машинки позволяло ему повторять одни и те же слова — подобно тому, как архитекторы благодаря заводскому способу производства могли повторять здания. Подобную повторяемость можно было на самом деле обнаружить повсюду. В стихах Пригов много раз повторял одни и те же слова (например, в уже упомянутой поэме о «милицанере»). Иногда эти повторения обретали форму серийного метода работы, хорошо известного из архитектуры. Большая часть приговской графики образует именно серии — в них повторяется фон, они выдержаны в одной эстетике, во многих графических сериях присутствуют одни и те же ключевые элементы.

Однако для того чтобы создать полноценный портрет микрорайона, недостаточно обратить внимание только на серийность жилых домов (сродни реди-мейдам), на заводской способ изготовления его компонентов и однообразие фасадов — потому что все это окружает и наполняет избыточное пустое пространство. Эту вездесущую пустоту — имманентную черту микрорайона, которая отличала его от западных аналогов, – также замечали и использовали в своих произведениях художники-концептуалисты. Группа «Коллективные действия» превратила пустынные пригороды в составную часть своих перформансов, живописцы инкорпорировали ее в свои картины, а поэты — в стихи.