То, что именно в России следует опробовать новые подходы к охране памятников, кажется мне справедливым во всех отношениях. В силу политических факторов модернистский архитектурный проект в Советском Союзе реализовался в гораздо более радикальной и бескомпромиссной форме, чем где бы то ни было, и оказался гораздо более долговечным. В России эти районы оказываются перед лицом тех же проблем, что и на Западе, но масштаб этих проблем существенно больше. Радикальность нового подхода к сохранению наследия радикального модернистского проекта будет способствовать производству знания и позволит нам найти более разнообразные решения для этой проблемы, чем умеренный компромисс.
Москва в этом отношении особенно важна. В своем архитектурном развитии советские города ориентировались на столицу как на образец, и она может стать прекрасным полигоном для опробования тех решений, которые потом будут применены повсеместно. Пятьдесят лет назад гигантская волна новой архитектуры поднялась в Черемушках и захлестнула всю территорию советской империи. Сейчас пришло время, чтобы то же произошло и с новыми методами сохранения памятников. И, пожалуй, начать стоит в 4 километрах к юго-востоку от Черемушек — в Беляеве.
Эпилог: Беляево навсегда?
Но что мы должны предпринять, чтобы сохранить Беляево? Какая тут возможна стратегия? Какие для этого есть инструменты? Существующие критерии, по которым объекту присваивается охранный статус, не подходят для типовой, однообразной современной архитектуры. Ни один из этих критериев не годится для работы со смешанным культурным наследием — материальным и нематериальным одновременно. а если бы какой-то критерий и подошел, никаким инструментарием для сохранения нематериального наследия мы все равно не располагаем. Мы бы могли превратить Беляево в зону эксперимента — подобно тому, как Черемушки полвека назад стали испытательным полигоном новых строительных технологий. Именно в Беляеве мы бы могли опробовать новые методы охраны памятников и оценить их перспективность.
Представим себе, что мы добились своего, и ЮНЕСКО включила Беляево в Список Всемирного наследия. Что будет происходить дальше? Прежде всего, специально для этого типа наследия будет разработана особая стратегия сохранения. При разработке этой стратегии нужно будет учитывать то обстоятельство, что ценность Беляева лишь отчасти состоит в его внешнем облике. Я совершенно уверен, что в тех случаях, когда существует неразрывная связь между архитектурой и неким культурным событием, то именно эта культурная составляющая должна помочь нам определить, какой архитектурный элемент нуждается в сохранении или, по меньшей мере, должен быть отмечен мемориальной табличкой.
Должны ли мы рассматривать Беляево как архитектурный объект или как архитектурный ансамбль? При всей протяженности этой территории (Беляево занимает площадь 400 гектаров) она обладает композиционной цельностью. По своему устройству он больше напоминает дом, чем дифференцированный урбанистический ансамбль. В самом деле, Беляево проектировалось как цельный объект — единолично и единовременно. Именно так проектируется отдельное здание. При этом цельность района видна только сверху, при многократном удалении от него — когда вы рассматриваете его на чертеже или со спутника. Находясь в самом Беляеве, осматривая его с близкого расстояния, стоя среди домов, зелени и водоемов, вы можете подумать, что их расположение беспорядочно и даже хаотично. Стоя на земле, мы можем вообще не чувствовать, что это пространство (со всеми его пустотами, длинными аллеями и россыпями однообразных типовых объектов) как-то специально организовано. Но тем не менее именно это пространство повлияло на формирование московского концептуализма, стало местом жительства и источником вдохновения для выдающихся художников. Поэтому я считаю, что в случае с Беляевом предметом сохранения должны стать не дома, как это принято в отношении архитектурных шедевров, а, наоборот, пространство между домами.
Чтобы лучше понять, как это сделать, нужно подробнее изучить те особенности микрорайона, которые привлекали самих художников-концептуалистов.