В среду вечером она смотрела «Полет с шампанским». Я как раз отмокал в ванной. Дверь была открыта. Пока шел фильм, Белинда не произнесла ни слова. Она сидела на материнском канапе в обтягивающих белых шортах и розовом спортивном лифчике — кстати, в Сан-Франциско она никогда так не ходила дома — и не отрываясь смотрела на экран. Я слышал, как говорит Бонни. Потом Алекс. Снова Бонни. Похоже, показывали эпизод, когда Алекс выходит из игры, уступая дорогу молодому любовнику-панку. Бонни заплакала. Мне противен был сам звук ее голоса.
Я вспомнил о Дэне только через несколько дней. Надо срочно ему позвонить! В остальном же все шло так, что лучше не бывает. Я связался с Нью-Йорком по таксофону в центре города.
«Рейнбоу продакшн» заплатила 350 000 долларов за права на экранизацию книг об Анжелике. Мой бухгалтер уже заплатил все налоги и сделал соответствующие выплаты. «Рейнбоу» приглашала меня на ланч в Лос-Анджелес, но с этим уже проехали. Больше никаких телефонных звонков. Господа, да забирайте свою Анжелику себе на здоровье!
Теперь Дэн. Но тогда придется рассказать ему последнюю главу, самую страшную главу о той женщине в стерильной комнате «Хайятта», которая держала сигарету, словно указку.
И все же Дэн заслуживает того, чтобы ему позвонили. Хотя, должно быть, жутко разозлится.
Я нашел телефонную будку на углу Джексон-стрит и Сент-Чарльз-авеню и набрал номер персонального автоответчика Дэна в Сан-Франциско. «Можешь оставлять сообщения любой длины». Ну что ж, придется воспользоваться такой возможностью. Причем впервые в жизни. Я начал излагать в завуалированном виде подробности той знаменательной встречи. «Не прошло и двух часов со времени нашей беседы, как я выглянул в окно и…»
Именно в тот момент, когда я начал рассказывать.
Я стоял в телефонной будке и смотрел на то, как мимо проплывает длинный деревянный коричневый трамвай, крыша которого намокла от дождя, шедшего, вероятно, где-то на окраине, но не здесь.
Я слышал собственный голос: «…как будто меня похитили и запихнули в черный лимузин — представляешь?! — а еще кто-то вломился в дом и украл негативы и…» И тут меня словно стукнуло, что уж больно все подозрительно.
«Ну, скорее всего, работал подельник, — продолжил я. — Но мне удалось заставить ее вернуть негативы и…» Но это же полная бессмыслица! Так ведь?
И тут я вспомнил свой сон, тот, что приснился мне на материнской кровати в день приезда в Новый Орлеан. Алекс рассказывает за столом мою историю. Что я тогда почувствовал?
«Знаешь, Дэн», — промямлил я и остановился.
Я поймал себя на том, что начал вспоминать, как по сто раз проверял и перепроверял замки, возвращаясь домой в Сан-Франциско. Нет, в моей голове не укладывалось, как негодяй мог найти негативы, как отобрал их из горы остальных…
«Знаешь, похоже, те парни профессионалы, профессиональные взломщики. — А так ли это? — И как далеко они могут зайти?»
Не пора ли сворачивать монолог?
«Но, понимаешь, что бы там ни произошло между маленькой Би и ее отчимом, это дало ей все карты в руки. Они побоялись напустить на нее полицию, естественно…»
Хммм!
«И вообще все здесь напоминает карточный домик. Поскольку держится на честном слове. Они поимели меня. Маленькая Би поимела их. Нас всех кинули. Хотя мне ничего не грозит, если только я не выставлю картины…»
А я говорил Дэну о картинах?
«О картинах потом, дружище. Я еще позвоню».
Слава богу, с этим покончено! Я очень рад. Я не сказал ему, где нахожусь. И никто ни о чем не узнает.
Если в моем старом доме и раздавался телефонный звонок, то это или мне звонила Белинда, или мисс Энни звонил ее пьющий сын, водитель такси, либо ее брат Эдди — похожий на призрак старик, который прибивает гнилые доски к стене.
Я зашел в бар отеля «Пончатрейн» и заказал себе выпивку. Я устал от слишком сырой и слишком теплой погоды.
Отвратительно, что приходится все раскапывать вновь, даже для того, чтобы ввести Дэна в курс дела. Я не имел права отодвинуть в сторону Дэна, ничего ему не объяснив. Как-то несправедливо получается.
Но что касается моего рассказа…
27
Беспокойные сны. Я снова проверил, хорошо ли заперта фотолаборатория. Негативы лежали в металлическом ящике для документов. Именно туда я складывал все после окончания работы. Не хочу, чтобы они сгорели, если вдруг возникнет пожар. Но положил ли я их туда в последний раз? Тысячи комплектов негативов в белых конвертах. Пометил ли? Не помню.
Я попробовал открыть намертво приросший засов, но дубовая дверь не поддалась. Все равно что пытаться отколоть кусочек камня. На двери никаких отметин. Ни единой.
Тут я проснулся. Сон как рукой сняло. Сердце бешено колотилось. Золотые обои в материнской спальне покрыты пятнами сырости, которые в лунном свете блестели, как следы от улиток.