Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

В обед он шел в булочную «Левен» и покупал себе какой-нибудь meat sandwich. Лучше всего с жареной индейкой, огурцом, швейцарским сыром и горчицей, со свежим хрустящим хлебом. Он уплетал сразу два сэндвича с таким аппетитом, что девушка-кассирша не могла удержаться от смеха. Гэри смотрел, как она месит тесто для печенья, и ему захотелось этому научиться. Она показала ему, как месить. Дело у него пошло так проворно, что девушка предложила поступить к ней на полставки помощником. Но у него не было разрешения на работу. Не беда: нагрянет полиция, можно сбежать через черный ход. Но это вряд ли, прибавила она, нам бояться нечего: мы вроде как знамениты, нас даже показывали в шоу Опры. «Вот это да!..» — восхитился Гэри. Надо бы выяснить, отметил он про себя, кто такая эта Опра, что даже полиция к ней не лезет.

Понемногу в жизни устанавливался какой-то уклад. Фортепиано, замешивание теста, а вечером — смех большеротой Лиз, сине-зеленая челка на белой подушке и этот ее гвоздик на языке, когда они целовались…

По дороге туда и обратно у него завелось несколько знакомых.

Как-то раз он шел мимо универмага «Брукс Бразерс», на 65-й улице, между Бродвеем и западной частью Центрального парка, и увидел рекламу: специальное предложение, три сорочки по цене одной! Гэри скрипнул зубами, но осмотрительность взяла верх: в Джульярдской школе лишняя пара рубашек не помешает, к тому же эти вроде и гладить не надо — повесил на вешалку, и никаких складок. Он зашел, выбрал пару белых и одну в голубую полоску. Продавца звали Жером. Откуда у него французское имя, полюбопытствовал Гэри. Оказалось, мать парнишки большая поклонница Джерома Дэвида Сэлинджера. «Ты читал «Над пропастью во ржи»?» — «Нет», — честно ответил Гэри. «Как же так можно!» — возмутился Жером. Впрочем, потом выяснилось, что все приятели называют его просто Джерри. Чтобы уж совсем доконать нового знакомца, он спросил, слыхал ли Гэри о таком художнике — Гюставе Кайботте. «Да!» — с гордостью отозвался тот. «Значит, ты и музей Орсе в Париже знаешь?» — «Еще бы, я туда часто ходил!» Он стремительно отыгрывал у Жерома очко за очком. «Я летом поеду в Париж, — заявил тот. — Специально пойду в музей Орсе, я обожаю Гюстава Кайботта. По-моему, его вопиюще недооценивают. Все только и говорят, что об импрессионистах, а о Кайботте ни слова!» И он разразился целой речью в защиту художника, которого французы не сумели оценить по достоинству: тот обрел известность, лишь перебравшись в США.

— Кайботт очень повлиял на одного из наших самых великих художников, Эдварда Хоппера. И кстати, почти все его полотна купил один американский коллекционер. Ты знаешь такую его картину — «Парижская улица в дождь»? Меня от нее прямо в дрожь кидает…

Гэри кивнул, чтобы не расстраивать Жерома.

— Она висит в Чикагском музее. Настоящий шедевр! Это был выдающийся коллекционер. Он завещал государству семьдесят семь полотен. Дега, Писсарро, Моне, Сезанн… Французы от них отказались! Дескать, «непристойные»! Нет, ну ты представляешь, чем надо было думать?..

Жером был вне себя. На Гэри это произвело сильное впечатление. Они стали друзьями. Ну, точнее… приятелями. В том смысле, что по утрам, проходя мимо универмага, Гэри теперь кивал Жерому: тот сидел за кассой, уткнувшись в очередную книгу про непризнанного гения Кайботта.

— Здорово, Жером! — окликал его Гэри с порога.

— Здорово, британец!

И Гэри шел дальше. Какая-никакая, а лишняя маленькая привычка. Чувство, что он чужой в городе, понемногу отступало…

Подальше, в кафе «Хлеб насущный», была Барби. Лакрично-черная кожа, рост — метр с кепкой, на голове дреды с разноцветными бусинами. В ней было что-то резкое, как боксерский хук. По воскресеньям она пела в хоре реформатской церкви Элмендорф, в Верхнем Ист-Сайде, почти у самого Гарлема. Барби настойчиво уговаривала Гэри зайти как-нибудь на воскресную службу послушать, как она поет, и он всякий раз отвечал, что зайдет непременно…

Но по воскресеньям Гэри отсыпался. Без будильника он мог проспать до одиннадцати-полдвенадцатого. Только громкий хохот Лиз побуждал его наконец выбраться из постели и спуститься за воскресным выпуском «Нью-Йорк Таймс». Они читали его вместе в постели, с большой чашкой кофе и печеньем, и вырывали друг у друга страницы рубрики «Искусство и развлечения». Это был их ритуал.

Барби каждое воскресенье ждала, что он придет, и по понедельникам напускала на себя обиженный вид. Она выдавала ему выпечку и отсчитывала сдачу, не поднимая глаз, и сразу обращалась к следующему покупателю. Тогда Гэри покупал еще две булочки, заворачивал их в красивую бумагу, как цветы, и с поклоном подносил Барби, расшаркиваясь. Он глядел сконфуженно, и она наконец отвечала улыбкой — словно поневоле, опустив голову. Так и быть, она его прощает. На сей раз. До следующего воскресенья.

— Ну елки-палки, тебе что, приспичило обратить меня в свою веру? — взмолился он как-то с набитым ртом. Он жевал круассан и запивал его крепким кофе.