Белла

В таком виде застала Бэлла этих людей, бывших по ее представлению образцами честолюбия, эгоизма, несговорчивости, замышляющих тайные заговоры снаружи против вёдра, дождя, а внутри — заговор, уже разоблаченный, против перегородок в салоне. Только Блавэн сохранил свой костюм, купленный готовым в Джерсее, в тот же день, как агентство Рейтера сообщило ему о его амнистии, и когда он в своем возбуждении никак не мог найти нужный ему магазин, принимая фотографа за портного, булочную за бельевой магазин, и бился головой о все эти витрины, как птица о стекла, почувствовавшая свободу. Дяди мои пригласили и его, несмотря на его худобу и слабость, желая соединить его с первого же дня в этой совместной, чисто ручной работе с нашей славой и нашими героями. Из уважения к его новому костюму дяди мои освободили его от тяжелой работы. Они поручили ему сперва стереть в парке и в павильоне следы, оставленные предыдущими жильцами. Поручение это показалось ему трудным, потому что павильон был раньше занят сиротским приютом. Блавэн с сожалением уничтожал следы пребывания детей в парке; с грустью находил он в кустарнике вместо гнезд тайные убежища детей, где часто оставалась скамеечка и пенал, — их единственная осязаемая семья. Он не мог не читать учебников и руководств, разбросанных по дорожкам, в которых анонимный филантроп вычеркнул все намеки на отцов, матерей, даже сведения об отце Баярда [25], даже о матери св. Людовика, и где все великие деяния, казалось, были совершены только найденышами или незаконнорожденными. Он был подготовлен к тому, что, вернувшись во Францию после четырехлетнего изгнания, найдет на родине пониженную рождаемость, увидит страну взрослых, но, конечно, не был подготовлен увидеть здесь страну сирот, и поэтому, несмотря на усилия своих хозяев, которые обращались с ним как с выздоравливающим и из деликатности поручали ему только аристократическую работу: чистку трюмо в павильоне, подновление фона на стенной живописи, — он чувствовал себя печально. Приехать из изгнания, почти из тюрьмы, и накладывать прусскую лазурь или кармин на угол салона Людовика XV — это его оскорбляло. Он не чувствовал в себе больше этих красок. Никто не развлекается тем, что румянит сам женщину, которая обманула его накануне. Глаза Блавэна рассеянно блуждали по пейзажу, в конце которого взгляд его уже не упирался в океан, а в облака, и он видел перед собой тот остров, который называется Иль-де-Франс, — остров на небе. Он попробовал чистить зеркала и медные украшения, но почувствовал, что не может выносить даже этой работы, и оставив свои горшочки с эмалевыми красками, как оставляют баночки с румянами, когда приготовляются брать ванну, он сбросил свой пиджак и принялся за тяжелую работу. Теперь он перетаскивал бревна, исправлял борты у молодца. Как сегодня утром, у себя, он употреблял только простые, самые обыкновенные слова, без всяких тонкостей и острот, начав снова говорить на своем родном языке самыми несложными, обыденными выражениями, так и теперь он воспользовался случаем, предоставленным ему моими дядями, чтобы почувствовать французскую землю с самой ее материальной и тяжелой стороны. Возвратившись во Францию, радостнее всего он произносил слова: хлеб вино, доброй ночи. Он чувствовал себя очищенным, прикасаясь к настоящим камням, к бревнам, — к сердцу каменоломен и лесов. Мои дяди поняли его и не колебались более поручать ему таскать наверх известку. Мы услышали его смех на лестнице. Он нашел свой смех в этих принудительных работах и счастье в этой каторге дружбы, — он, поденщик своей страны…

Все так были заняты работой — и хозяева, и гости, — что никто из них не видел, как мы под'ехали. С гвоздями во рту, с черными руками отец приветствовал меня, толкнув плечом. Тот прием, который известен плотникам, ловко прячущим в рот острия гвоздей, еще не был им изучен. Он попытался поцеловать меня и прикоснулся к моей щеке — железный поцелуй — торчащими у него изо рта гвоздями. Собака была спокойна. Бэлла смотрела с удивлением на моих дядей за работой. Их лица на всех этих лестницах и крышах освещались тем же вдохновением, той же напряженной мыслью и воображением, как и во время их работ в лабораториях. Они открыли в течение дня новый способ ввинчивать винты, прикреплять шпингалеты, очищать колодцы. Волна гениальных изобретений прошла сегодня через мелкие ремесла и через обычные приемы работы у рабочих. Четыре пары творческих глаз смотрели на молотки, на щипцы, на клейстер. Теперь, во время грозы, разразившейся, наконец, дядя Шарль, несмотря на молнии и гром и несмотря на испанского посла, который не любил неосторожности и сказал, что он видел, как был убит молнией один гимнаст в ту минуту, когда он прикоснулся к своим гирям, поднял на крыше, точно первое знамя, — может быть, фамильное знамя, — первый громоотвод Франклина.