Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое!

В 1958 году Борису Пастернаку вручили Нобелевскую премию по литературе, и он стал вторым после Бунина русским писателем, получившим эту премию. Неожиданностью это не было – его выдвигали уже седьмой раз, причем выдвигали люди весьма значительные (в 1958 году это был прошлогодний лауреат Альберт Камю), и все понимали, что скорее всего рано или поздно это все равно произошло бы. Но все равно буря негодования поднялась такая, что в той или иной степени задела всех советских литераторов, да и не только их. Без преувеличения можно сказать, что Нобелевская премия Пастернака потрясла Советский Союз до основания.

Сейчас трудно понять, почему это вызвало такую негативную реакцию, вроде бы гордиться надо, что советский писатель получил мировое признание. Тем более, что в том же году Нобелевской премии по физике удостоились и советские физики П. А. Черенков, И. М. Франк и И. Е. Тамм. И одновременно с травлей Пастернака в газете «Правда» появилась статья, в которой с гордостью сообщалось о выдающихся достижениях советских физиков, награжденных Нобелевскими премиями. Но, поскольку все понимали, что читатели газеты все-таки не слепые и не глухие и параллели проведут, в статье содержался абзац, что присуждение премий физикам было объективным, а по литературе – вызвано политическими соображениями. Кстати, после этой статьи к Пастернаку приезжал академик М. А. Леонтович и извинялся, говорил, что эти фразы были вставлены в статью без ведома подписавших ее физиков.

В чем же было дело? Да в общем-то причина скандала была проста – премию Пастернаку вручили за роман «Доктор Живаго», который в Советском Союзе был признан антисоветским, запрещен, но тайно издан на Западе. Причем это Пастернаку, возможно, и простили бы, все-таки он уже был фактически живым классиком. Но масла в огонь подлило ЦРУ, выпустившее внутреннюю резолюцию, в которой было сказано: «Эта книга имеет огромную пропагандистскую ценность не только благодаря ее важному содержанию и свойству побуждать к размышлениям, но и благодаря обстоятельствам ее издания: у нас есть шанс заставить советских граждан призадуматься, что не в порядке с их правительством, если литературный шедевр человека, который слывет величайшим из ныне живущих русских писателей, не могут достать, чтобы прочесть на языке оригинала, его собственные соотечественники на его собственной родине».

После того как ЦРУ профинансировало переиздание книги и даже бесплатную раздачу ее молодежи и студентам, особенно в странах социалистического блока, в дальнейшей судьбе Пастернака можно было уже не сомневаться. Такого в СССР не простили бы никому.

Когда стало известно о присуждении ему Нобелевской премии, в прессе началась настоящая травля, превратившаяся вскоре в травлю общегосударственного масштаба. Маститые коллеги громогласно требовали исключить его из Союза писателей, выслать из страны и даже лишить советского гражданства. Повсюду – в вузах, на предприятиях, в комсомольских организациях – проводили митинги и писали осуждающие Пастернака письма. Да и обычные письма, от самых разных людей, шли к нему мешками. На какое-то время Пастернак превратился для всей страны во врага номер один…

Хотя нет, конечно, не для всей. В этих мешках находились и письма со словами поддержки и ободрения, да и на митингах, когда наступало время голосовать за осуждение Пастернака, многие пытались сбежать в туалет или покурить – смелости возражать открыто хватало не у всех, но вот такое пассивное сопротивление было явлением очень частым. Особенно в литературной среде, где все понимали, кто такой Пастернак и как много он значит для всей русской и советской литературы.

Разумеется, обязан был поучаствовать в этой кампании и Литературный институт – преподаватели и тем более студенты, как бы воплощавшие собой «будущее советской литературы», должны были подписать письмо с осуждением Пастернака и требованием выслать его из Советского Союза. «Мой такой недолгий успех продолжался, пока Борис Леонидович Пастернак не получил Нобелевскую премию, – вспоминала Ахмадулина. – В институте разразился скандал, да не только в институте, в институте только в малой степени. Всем объявили: этот писатель – предатель. Некоторые с легкостью подписывали обвинения, некоторые просто не понимали, о чем речь. Да, взрослые писатели, некоторые именитые писатели подписывали фальшивые проклятия Пастернаку… Это касалось всех писателей, редко кому этого удалось избежать, то есть порядочные люди, конечно, так или иначе старались от этого уклониться как-то, хотя бы как-то не замараться, как-то сохранить свою опрятность, но некоторым это не удалось».

Недавно комитет комсомола Литинститута исключил из комсомола известную троицу – Харабарова, Панкратова и Ахмадулину. Была про них статья в «Комсомолке» – «Чайльд-Гарольды с Тверского бульвара». Но на общем, причем закрытом, комсомольском собрании все проголосовали против исключения.

Из дневника писателя Ивана Щеголихина.