Белла Ахмадулина

Черемухи вдыхатель, воздыхатель,
опять я пью настой её души.
Пристрастьем этим утомлён читатель,
но мысль о нём не водится в глуши.

Май подмосковный жизнь её рассеял

и сестрорецкий позабыл июнь.
Я снегирем преследовала север,
чтобы врасплох застать её канун.

Фиалки собирала Сортавала,

но главная владычица камней
ещё свои намеренья скрывала,
ещё и слуху не было о ней.

И кто она? Хоть родом из черёмух —

не ищет и чурается родства.
Вдоль строгих вод серебряно-чернёных
из холода она произросла.

Я – вчуже ей, южна и чужестранна.

Она не сообщительна в цвету:
нисколько задушевничать не стала,
в неволю не пошла на поводу.

Рубаха-куст, что встрёпан и распахнут,

ей жалок. У неё другая стать.
Как замкнуто она, как гордо пахнет —
ей не пристало ноздри развлекать.

Когда бы поэтических намёков

был ведом слог красавице моей, —
ей был бы предпочтителен Набоков.
А с челядью – зачем якшаться ей?

Что делать мне? К вниманию маньяка

черёмуха брезглива и слепа.
Не ровня ей навязчивый меняла
запретных тайн на мелкие слова.

Она – бельмо в моих глазах усталых

и кисея завесы за окном:
в её черте, в урочище русалок
был возведён бледно-зелёный дом.

Дом и растенье призрачны на склоне

горы, бледно-зелёном, как они.
Все здесь бледны, все зелены, но вскоре
порозовеет с правой стороны.

Ночного света маленькая убыль.

Внутри огня, помоста на краю,
с какой тоской: – Она меня не любит! —
я голосом Сальвини говорю.

Соцветья суверенные повисли,

но бодрствуют. Кому она верна?
Зачем не любит? Как её по-фински
зовут? С утра спрошу у словаря.

…Нет надобного словаря в читальне.

Не утерпевшей на виду не быть,
пусть имя маски остаётся в тайне —
не Блоку же перечить и грубить.

Записку мне послала Сортавала.

Чья милая, чья добрая рука
для блажи чужака приоткрывала
родную одинокость языка?

Всё нежность, нежность. И не оттого ли

растенье потупляет наготу
пред грубым взором? Ведь она – туоми.
И ку́ива туоми, коль в цвету.

Туоми пу́ – дерево. Не легче

от этого. Вблизи небытия
ответствует черёмухи наречье:
– Ступай себе. Я не люблю тебя.

Ещё свежа и голову туманит.

Ужель вся эта хрупкость к сентябрю
на ягоды пойдет? (Туоме́нма́рьят —
я с тайным раздраженьем говорю.)

И снова ночь. Как удалась мгновенью

такая закись света и темна?
Туоми, так ли? Я тебе не верю.
Прощай, Туоми. Я люблю тебя.

7–9 июня 1985

Сортавала

«Вся тьма – в отсутствии, в опале…»