Белларион. Жатва.

— Чудо! — ломающимся от волнения голосом произнес он и непроизвольно осенил себя крестным знамением.

Но все это только еще больше разъярило герцога. Висконти никогда не боялись людей, и хотя почти все они трепетали перед Всевышним, Джанмария, увы, не принадлежал даже к числу последних.

— Клянусь, мы сейчас проверим это! — воскликнул он. — Спусти еще двух собак, дубина!

— Ваше высочество… — попытался возразить Скуарча.

— Спусти собак, или ты займешь его место.

Страх перед герцогом у Скуарчи был еще сильнее, чем боязнь сверхъестественного. Дрожащими пальцами он отцепил гончих, но и те вели себя точно так же, как и первая спущенная на Беллариона пара, и вскоре мирно расположились рядом с ним.

Тем временем Белларион успел прийти в себя, и его острый ум сумел отыскать правдоподобное объяснение случившемуся. Что ж, подумал он, пока они натравливают на него собак, ему нечего бояться.

— Спусти Мессалину! — в бешенстве завопил герцог, и на его лиловых губах появились пена и пузыри.

Скуарча вновь пытался возражать; на этот раз некоторые из всадников свиты робко подали свои голоса в его поддержку, и в их числе был Франческо Лонате, молодой человек с соколом, считавший происходящее колдовством и призывавший герцога к осторожности.

Но тот не хотел ничего и слышать.

— Спусти Мессалину! — бушевал он.

— Этот грех не на мне, ваше высочество! — пробурчал Скуарча, отвязывая самую злобную суку в своре.

Однако когда через несколько секунд Белларион дружелюбно потрепал ее по загривку, с трудом сдерживаемое возбуждение придворных прорвалось наружу. «Чудо! » — восклицали придерживавшиеся мнения Скуарчи набожные простаки. «Колдовство! » — кричали менее доверчивые вместе с мессером Франческо.

Даже герцог почувствовал себя не так уверенно — в самом деле, чем, кроме вмешательства Бога или помощи дьявола, можно было объяснить такой феномен?

Он пришпорил лошадь и поскакал к Беллариону, и все остальные последовали за своим повелителем. Увидев страх на лицах своих мучителей, Белларион не смог удержаться от смеха, хотя в значительной степени это было реакцией на недавно пережитый ужас.

Сейчас он откровенно презирал их, особенно Скуарчу и его псарей, которые, всю жизнь занимаясь собаками, не научились разбираться в них.

— Какими чарами ты пользуешься, мошенник? Чем ты околдовал собак? — требовательно спросил герцог.

— Чарами? — эхом откликнулся Белларион, разыгрывая недоумение, и смело взглянул на него. — Разве я не говорил, что меня зовут Кане? Вся магия здесь в моем имени [53]. Собаки ведь не едят собак, как утверждает пословица.

— Наглая ложь, — прокомментировал Лонате, словно размышляя вслух.

— Я обойдусь без подсказок, — огрызнулся герцог и недовольно взглянул на него.

— Неплохой фокус, мошенник, — обратился он уже к Беллариону. — Но, черт побери, я не позволю водить себя за нос. Отвечай, что ты сделал с моими собаками?

— Завоевал их любовь, — Белларион сделал красноречивый жест в сторону не отходивших от него гончих.

— Да, я вижу — но как?

— Разве можно сказать, как завоевывается любовь человека или зверя? Я не сомневаюсь только в одном — ни одна собака из вашей своры не тронет меня. Собаки способны воспринимать вещи, которые недоступны людям, — таинственно закончил Белларион, не желая лишать спутников герцога веры в чудеса.

— И что же они воспринимают?

— Ну-у, кто их знает? — вновь рассмеялся Белларион, и герцог побагровел от гнева.

— Ты издеваешься надо мной, ничтожество! — проревел он. Мессер Лонате, опасавшийся колдовства, предупреждающе положил ему руку на плечо, но герцог раздраженно стряхнул ее.

— Клянусь Всевышним, ты выдашь мне свой секрет! — затем он повернулся к онемевшему от изумления Скуарче:

— Собери собак и не забудь прихватить с собой этого плута.

С этими словами герцог пришпорил лошадь и поскакал. Вслед за ним поспешили придворные, а Скуарча и слуги остались исполнять распоряжение своего господина. Нельзя сказать, чтобы они делали это с большой охотой, так что в конце концов Скуарча сам свистнул собак и велел одному из псарей посадить их на привязь. Затем он неуверенной походкой приблизился к Беллариону.

— Ты слышал приказ его высочества, — удрученным голосом сказал он.

Белларион молча протянул ему руки; герцог и его свита отъехали уже на изрядное расстояние и не могли услышать их разговор, но слуги оставались неподалеку.

— Считай, что это делает сам герцог, — принес Скуарча свои извинения, начиная связывать его запястья. — Я всего лишь выполняю его волю.

Руки Скуарчи слегка дрожали, и сделанные им узлы на этот раз не причиняли Беллариону боли. Навряд ли Скуарче удалось бы вспомнить другой случай, когда он проявлял такую же заботу по отношению к пленнику. В одном можно было не сомневаться: Скуарчу подвигало к этому не столько милосердие, сколько страх — не менее сильный, чем боязнь сверхъестественного.

Он украдкой оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что слуги не подслушивают его.