Белларион. Жатва.

— Не сомневайся, — пробормотал он в свою густую черную бороду, — не пройдет и часа после нашего прибытия в Милан, как его превосходительство граф Бьяндратский узнает о тебе.

Глава II. ФАЧИНО КАНЕ

Пешком Беллариону предстояло бы преодолеть немалый путь, но Скуарча позаботился усадить его на круп своей лошади, и в таком виде Беллариону суждено было впервые в жизни въехать в древний и прекрасный Милан.

Панорама города открылась Беллариону совершенно неожиданно, когда они взобрались на холм, отстоящий на две мили от крепостных стен, и то, что он увидел, превзошло все его ожидания, хотя ему и раньше доводилось слышать восхищенные отзывы об этом североитальянском Риме. Затаив от восторга дыхание, он глядел на массивные красные стены крепости, отражавшиеся в судоходном рве, окружавшем их и являвшемся протокой реки Тичинелло, и на десяток шпилей церквей, среди которых он угадывал известные ему по описаниям изящную колокольню церкви Святого Эусторджо и восьмигранную башню из кирпича и мрамора церкви Святого Готардо, увенчанную позолоченным ангелом; последняя была выстроена сто лет назад измученным подагрой Аццо Висконти [54] который надеялся избавиться от своего недуга, снискав покровительство святого, прославившегося умением лечить эту болезнь.

Они пересекли подъемный мост и въехали в город через широкие ворота Порта-Нуова [55] настолько внушительные, что они произвели на Беллариона впечатление настоящей крепости с бастионами, возле одного из которых группа рыжебородых наемников громко переговаривалась между собой на гортанном швейцарском диалекте немецкого. За воротами начиналась длинная и довольно узкая по миланским меркам улица Борго-Нуово, показавшаяся, однако, Беллариону, привыкшему к иным масштабам, необычайно широкой. Дворцы и лачуги соседствовали здесь друг с другом, и спешившие туда и сюда прохожие были столь же разномастны, как и строения. Тучные купцы, пышно разодетые синьоры, сопровождаемые вооруженными слугами, толкались тут с ремесленниками в кожаных фартуках и изможденными оборванными существами обоего пола, чей вид говорил о нужде и нищете.

Когда герцог проезжал мимо, синьоры и простой люд останавливались, обнажали головы и кланялись, но Белларион обратил внимание, что почти на всех лицах горожан в этот момент появлялось, пускай мимолетно, выражение страха или ненависти. Что и говорить, немногое осталось в Милане от прежнего процветания, мира и согласия, которыми город славился во времена правления Джангалеаццо.

Улица закончилась огромным открытым пространством, занятым колоннами и строительными лесами. Белларион с первого взгляда понял, что там, где когда-то находилась церковь Святого Амброджо [56], место крещения великого святого Августина [57], Джангалеаццо собирался возвести гигантский собор в честь Девы Марии — исполнение обета, данного Матери-Девственнице, за освобождение миланских рожениц от проклятия, в силу которого те не смели рожать младенцев мужского пола, а коль скоро такое случилось, не должны были выносить их живыми наружу. Джангалеаццо вообразил, что его первая жена, бесплодная Изабелла Валуа, находится под действием этого заклятия. Сколь странным ответом на эту молитву в мраморе, размышлял Белларион, явилось появление на свет Божий Джанмарии, воплощенного наказания Господня. Джангалеаццо не успел полностью воплотить в жизнь свой великий замысел, а его дегенеративного наследника терзали заботы иного рода, и недостроенный собор так и остался памятником огромным амбициям и несгибаемой воли первого и бесхозяйственности в безалаберности второго.

Рядом с площадью находился Старый Бролетто — наполовину дворец, наполовину замок, — место резиденции всех правителей Милана, начиная с Маттео Висконти [58]. Кавалькада въехала туда, пересекла просторный двор Арренго, по сторонам которого тянулись крытые галереи, словно в монастыре, и остановилась во внутреннем дворике, известном как двор святого Готардо. Здесь всадники спешились, и Джанмария, прежде чем войти во дворец, объявил, что займется заклинателем собак после ужина.