Беллинсгаузен

И несмотря на то, что с годами Иван Логинович получал новые, более высокие чины и звания — даже был президентом Адмиралтейств-коллегии, он оставался на бессменной вахте директора Морского корпуса.

Административные способности сочетались у адмирала с педагогическими — во всяком случае, именно на нём остановила свой выбор Екатерина II, когда встал вопрос о том, кто станет преподавать морское дело её единственному сыну-наследнику Павлу Петровичу.

Между прочим, августейший воспитанник и его высокообразованный воспитатель сохранили на долгие годы взаимное расположение.

За своё короткое царствование Павел сделал для Ивана Логиновича очень много. Он не только назначил своего воспитателя президентом Адмиралтейств-коллегии, наградив его высшим российским орденом Андрея Первозванного, но и «повёл состоять в первом классе Табели о рангах на всех правах и преимуществах генерал-фельдмаршала», возведя Ивана Логиновича на самый верх служебной лестницы.

Голенищев-Кутузов оказался одним из немногих екатерининских вельмож, кто сумел сохранить и дружбу её сына. Такое следует отнести и к племяннику Михаилу Илларионовичу, и к двум сыновьям адмирала — Логину и Павлу, которых не постиг крах с переменой царствования, они кончили службу вполне достойно: Логин — генерал-лейтенантом флота и председателем Морского учёного комитета, много сделавшим для Беллинсгаузена в организации экспедиции в Антарктиду и в напечатании его трудов, Павел — сенатором и попечителем Московского университета.

Известен был адмирал и тем, что перевёл с французского немало сочинений, в том числе и небезызвестного месье Мари Аруэ Вольтера.

Он же творчески переработал шеститомную книгу Павла Госта «Искусство военных флотов», приспособив её к молодому русскому флоту. Этот труд стал в Морском корпусе учебником, как и «Лоция Финского залива и Балтийского моря» Александра Павловича Нагаева, «О точности морского пути» и «Дополнение к Бугеровой навигации» Николая Гавриловича Курганова, «Морской троязычный словарь» Александра Семёновича Шишкова.

Иван Логинович вменил в обязанность преподавателям знакомить кадет и гардемарин с описаниями плаваний русских землепроходцев, а также с трудами российских и зарубежных учёных Миллера, Палласа, Шлецера, Разумовского. Ввёл для кадет занятия по новым предметам: морской практике, «нравственной философии», итальянскому, датскому, шведскому языкам, а для классных учеников — по латыни.

Натурой Иван Логинович славился доброй, хлебосольной, чуточку лукавой. Когда было время, принимал просителей, которые своих детей стремились в Корпус определить. Фабиану с его дядей Фердинандом как раз такой случай и представился.

Фердинанд, имея перед адмиралом чин, что муха перед слоном, оробел вконец. Начал, перескакивая с немецкого на русский и наоборот, лепетать о сиротстве, кончине родителей, а Фабиан стоял, к углу прижавшись, сгорая от стыда и унижения, глядел исподлобья на важного барина в халате домашнем атласном, с небрежно повязанным шёлковым платком на сытой холёной шее. Нытье дядюшки стало надоедать Голенищеву, и он нет-нет да и поглядывал на съёжившегося десятилетнего волчонка, с напряжением следящего за разговором взрослых.

«Сунь палец, откусит», — подумал Иван Логинович и сразу обратился к мальчику по-немецки, зная по другим прибалтийским отрокам, что те поначалу русским совсем не владели.

   — А сам-то хочешь к нам?

   — Отчего ж? Я и к шведу ходил.

   — Ой, да что он мелет, ваше сиятельство?! — взвыл Фердинанд. — С дури опупел!

   — Помолчи, дядя! — оборвал Иван Логинович. — А ты подойди ближе, скажи как на духу.

   — С эстом Юри Рангоплем контрабанду ладили — туда рожь, оттуда соль.

   — Эва! Чистый разбойник! — раскинул руками Иван Логинович. — А если б поймали?

   — Церберы хитры, да и мы не лопухи.

   — Не ты ль адмиралу Ханыкову на глаза попадался?

   — Он мне «Письмовник» подарил, я его наизусть выучил.

Иван Логинович будто об камень споткнулся. Осерчал непонятно почему.

   — «Письмовник» — книжка зловредная, не всему там верь, — раздражённо проговорил он. — Чти науку серьёзную... Хотя и Курганов... муж достойный, только на язык злой. Впрочем, сам увидишь.

Почесав лоб черенком мухобойки, адмирал произнёс приговор:

   — Ступай, кадет, в третью роту. А ты, прапор, езжай домой с Богом. За племяша не сумлевайся: бестолочь выколотим — толк останется.

4

С первых дней существования Корпуса здесь утвердился ещё один обычай. Новичка подвергали испытанию. Подбирали ростом и силой одинакового соперника и заставляли драться до тех пор, пока кто-то из драчунов не скажет «покорен».