Белое безмолвие

Я сунул в рот холодный ломтик картошки и заставил себя разжевать его, а потом и проглотить. На вкус это напоминало целлюлозу; мои вкусовые рецепторы атрофировались.

Марк уронил руки между ног.

– Хочу тебе кое-что сказать, можно?

– Конечно.

– Просто я… Я не пойду на вершину.

– Вот не надо этого, приятель. С тобой всё будет в порядке, как только ты акклиматизируешься. А если чувствуешь себя неважно, возьми у Ирени какие-нибудь таблетки или еще что-нибудь. Робби, например, принимает «Диамокс» – это должно помочь.

– Нет, ты меня не понял. Я здесь вообще не для этого. Не для восхождения, я имею в виду.

– Тогда ради чего ты тут? Ради окружающей обстановки?

Пауза.

– Я могу тебе доверять?

Я должен был сказать ему: «Нет. Нет, абсолютно. Если составить список всех людей на свете, которым тебе не следует доверять, я займу в нем верхнюю строчку – номер один». Но, разумеется, я этого не сказал. Мне было любопытно.

– Конечно можешь, Марк.

Глубокий тяжелый вздох.

– Я не пойду на вершину, потому что должен увидеть маму.

Сначала я подумал, что ослышался.

– Что? Повтори, я что-то не понял.

– Моя мама… Она там. На горе.

Мой мозг соображал вдвое медленнее, чем обычно.

– Да? Ты имеешь в виду, что она в другой команде?

– Нет.

Тогда я начал беспокоиться, что, возможно, у него – или у меня – на этой высоте поехала крыша.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Марк?

– Я в порядке. – Сказано это было твердо. Я почувствовал ту самую сталь в его голосе, которую заметил еще в вечер знакомства.

– Окей. Тогда я все равно не…

– Она погибла, Саймон. Моя мама. Она умерла наверху, на горе, много лет назад. Ее тело лежит там до сих пор. Вот почему я здесь. Я должен добраться туда и увидеть ее.

Только теперь до меня дошло.

– Ни хрена себе.

– Да уж.

– А когда она погибла, приятель?

– Двенадцать лет назад. В тысяча девятьсот девяносто пятом.

Мои познания в истории покорения Эвереста оставались не такими обширными, как хотелось бы, но я был уверен, что ничего не слышал о британской альпинистке по фамилии Пратчетт, – на такое имя я наверняка обратил бы внимание. О ней мог знать Тьерри: он потратил в букинистическом магазине целое состояние на книжки о несчастных случаях на Эвересте. Однако я не понимал, зачем Марку так врать, – уж больно всё это было необычно.

Тут в столовую ввалился Малколм, покачиваясь, как статист из фильма «Рассвет мертвецов», и, прежде чем я успел спросить о чем-нибудь еще, Марк исчез.

Джульет

День тридцать восьмой

Продвинутый базовый лагерь

Физически сломленной я бывала и раньше. Горы умеют содрать с человека всё, до самой сердцевины, до обнаженного нерва. Таким был Уолтер – всегда обнаженный нерв. Но я еще никогда не испытывала подобных психологических проблем.

Он снова появился прошлой ночью. Скрипел снегом вокруг палатки, хлопал по ее нейлоновым крыльям. Вся дрожа, я посветила фонарем внутри и увидела на стенке у себя над головой выпуклость, как будто это прислонилось к ткани снаружи. Все наши находились рядом – только крикни. Джо можно было вызвать по рации. Но я не могла признаться в том, что меня преследуют. Что на меня охотятся.

Я еще никогда не была так одинока.

Нет.

Я не должна поддаваться этому страху, хотя он очень отличается от всего того, что я испытывала раньше. Уолтер был твердо убежден, что в человеческом страхе нет никакой слабости. Страх держит тебя настороже, страх стимулирует. Но этот уходит намного глубже, и, по сравнению с ним, обычные мои тревоги из-за ледяных расселин и лавин и даже мой страх обморожений залегают где-то на уровне кожи. А этот уходит прямо в ядро, в сердцевину. Стало бы мне легче, если бы я знала, чего он – оно – хочет?

Что видел Уолтер перед смертью? Был ли это Третий Человек? А что, если Уолтер винит в своей смерти меня? Он ведь не оказался бы там, если бы я тогда не

Мне становится легче, когда я представляю себя вместе с Маркусом в коттедже, небольшом домике с двумя спальнями, примостившемся в долине Пик-Дистрикт. У нас есть собака, бородатый терьер. Под крышей живут скворцы. Зимой там холодновато, но мы справляемся.

Я строю этот дом и надеюсь, что этого будет достаточно.

Завтра иду в Лагерь II.

День сороковой

Вчера добраться до Лагеря II не удалось. Сильно отекли ноги. Горло тоже болит. В легких снова засел кашель, да такой сильный, что я опасаюсь, как бы не сломались ребра, когда захожусь им. Если он/оно – это Смерть, играет она нечестно: загоняет меня, терзает, подтасовывает обстоятельства в свою пользу.

Но прошлой ночью оно не приходило. Домик Маркуса хранил меня.

Слышала по радио, что Стеф отказалась от попытки восхождения. Мне бы радоваться. Не могу. Я слишком сломлена.

И поэтому почти не чувствую облегчения от того, что исчезло лишнее давление. Теперь я снова сражаюсь лишь с собой.

День сорок второй