Белое безмолвие

На миг мне вдруг показалось, что она имеет в виду того персонажа Лавкрафта[71], который привиделся мне. Я взглянул на Марка, который по-прежнему возился со своей язвочкой.

– Похоже, там всё под контролем.

Она с облегчением улыбнулась.

– Это хорошо.

Позже от Клода и Элоди я узнал, что того японского туриста, заядлого курильщика, перенесшего несколько инсультов, – в принципе, уж кто-кто, а он-то в последнюю очередь должен был оказаться на высокогорье, – на вертолете переправили в Джангму, но он умер по пути.

Тогда я в первый раз увидел смерть на горе. Вы легко догадаетесь, что я собираюсь сказать дальше: но не в последний.

У меня ушел целый день на то, чтобы прийти в себя после увиденного – и после своих галлюцинаций – по пути обратно в базовый лагерь. Этому поспособствовал уплотнившийся воздух. После того как я провел много времени на высоте более семи тысяч метров, мое тело жадно впитывало его, а аппетит стремительно возвращался.

Одно я знал наверняка. Я больше не хотел иметь ничего общего с планом Тьерри. И дело тут было не только в его сомнительной нравственности или моей неспособности извлечь выгоду из того, что должно было стать идеальным сценарием для нашего «Путешествия на темную сторону». Тяга к вершине по-прежнему оставалась сильной, но, чтобы подняться туда, мне требовалась вся моя энергия до последней капли. Верхние лагеря представляли собой адскую дыру, где стоял мороз и людей постоянно тошнило, но теперь, когда я благополучно спустился вниз, мне уже хотелось вернуться обратно. По сравнению с интенсивностью жизни, которая ощущалась наверху, всё остальное – базовый лагерь, дом – казалось каким-то несерьезным, словно сделанным из картона.

Я вдруг решил – и это было только первым пунктом в длинном списке моих идиотских решений, – что обязан сообщить Тьерри, что отказываюсь выполнять его план. Я написал ему письмо и мгновенно почувствовал, что с плеч свалился груз – стоунов[72] эдак в шесть.

Когда я вернулся в палатку, на моем спальном мешке лежал горный дневник Джульет вместе с нацарапанной корявым почерком запиской: «Пожалуйста, прочти это. М.»

Читать я не стал. Не хотел. Не смел. Некоторое время я разглядывал его, взвешивая на руках. Потом пролистал до вырванных последних страниц. После этого я залег в спальный мешок примерно на час – столько времени мне понадобилось бы, чтобы прочесть все это.

Марк выглянул из своей палатки через секунду после того, как я позвал его. Ранка в углу его рта кровоточила. Я протянул ему дневник.

– Зачем ты дал мне его, Марк?

Он пожал плечами.

– Мне кажется, я просто устал от одиночества. Я хотел узнать твое мнение. Давай прогуляемся, не против?

Когда мы добрались до окраины лагеря, я уже жалел, что не надел защитный костюм. Ветер поднимал вихри колючего зернистого снега, находя в моей одежде щели, о которых я и не догадывался.

– Так что ты об этом думаешь? – спросил он, когда мы находились уже в ста метрах от лагеря и нас никто не мог услышать.

– Твоя мама была отчаянной, Марк. – Банально как-то, но я просто не знал, что тут сказать. – Ты должен гордиться ею. Она была крутой.

«И, возможно, чокнутой, как настоящий псих».

– Я не думаю, что она была не в себе, Саймон. Она видела нечто странное, но это еще не означает, что она сошла с ума.

Я ничего такого не говорил, но он явно старался убедить в этом не меня, а в первую очередь себя.

Кончики моих пальцев в перчатках уже начало покалывать. Я прикусил изнутри щеку, которая и так была вся истерзана и напоминала отбивную с кровью.

Он расхаживал взад-вперед вокруг меня.

– Ощущение постороннего присутствия, Саймон, на самом деле не редкость. Обычно это случается, когда отказывает какой-то из органов чувств, при монотонной работе или очень высоком уровне стресса. – Прозвучало это сухо, как будто он цитировал заученный на память текст.

– Справедливости ради нужно сказать, что твоя мама испытывала сильный стресс.

– Да. Она находилась под сильным давлением. – Он вытер нос. – Я читал кое-какие статьи о ней, Саймон. Они были очень жестокими. – Я стал топтаться на месте, поскольку пальцы на ногах онемели. – А фактор Третьего Человека, конечно, связан с высотой и гипоксией. – Его, похоже, мороз не донимал.

– Но разве люди испытывают подобное только на высоте? Например, тот же Шеклтон.

«Или те, кто уходит в системы подземных пещер с отставными армейцами…»

– Да. Как я уже сказал, это может быть реакцией на экстремальный стресс. Что-то вроде желания не оставаться в одиночестве. На самом деле всё это очень интересно. Люди рассказывают о разном. О похищении пришельцами, встречах с привидениями, появлении ангелов. Большинство религиозных пророчеств сделано в горах. На высоте.

– Выходит, горная болезнь – основа религий?

– Хорошая версия, ничем не хуже других. И некоторые вполне допускают это. Эй, а ты знаешь, что много веков назад люди не умели различать внутренний голос и так называемую реальность? Когда они слышали голоса в голове, они считали, что с ними разговаривают боги.