– А ты думал, дядя Володя лошара? Дурачок, который много лет держал всех в кулаке, а потом вдруг сдулся? – Он мягко рассмеялся. – Нет, Мироша, это не про меня. Такие, как я, с годами лишь матереют. Компанию я, действительно, разорил осознанно, но грамотно. Обворовал сам себя, по-тихому выводил средства в оффшоры несколько лет. А придурь моя – так это просто пыль в глаза, для убедительности. Я ведь говорил уже, что в какой-то момент мне стало невыносимо скучно. Я тогда от той скуки и пустоты чуть с ума не сошел. Мне казалось, что выше той цели, которую я когда-то в жизни наметил и достиг, и быть не может. А если и может, то с моими ресурсами и ее достичь – дело плевое. И тогда я выбрал цель почти недостижимую, ради которой на кон надо поставить все. И то не знаешь, дойдешь ли. – Он взглянул на Кайлас, который был теперь совсем близко и в темноте казался сказочным великаном, будто клонившимся к пришлым, чтобы подслушать их разговор. – Вот это по мне.
– Почему они падают?
– Ой, не спрашивай. Лучших умов нанимал за космические гонорары, инженеров-конструкторов заграничных. Теперь в моих самолетах хитрое такое устройство встроено, рядовая проверка в жизни не выявит. Но суть в том, что устройство срабатывает в определенный момент, в зависимости от дальности перелета. Ну, так, чтоб не сразу на взлете ломались, а то ведь интриги не будет, голая статистика.
– Ты отдаешь себе отчет, что это тысячи, десятки тысяч человеческих жизней?
– Отдаю, конечно. Иначе зачем бы я все это устроил?
Наступившая после его ответа тишина, казалось, стремительно уплотнялась, образуя между двумя сидящими друг напротив друга людьми незримую, но ощутимую преграду.
– А что мне оставалось делать, сынок? – снова заговорил Стрельников, первым решив нарушить затянувшееся молчание. – Большой выигрыш предполагает большие ставки. Я, к сожалению, не имею официальных полномочий, чтобы легально приносить массовые человеческие жертвы. Я ведь не какой-нибудь глава государства, чтобы, например, ввязаться в войну, положить там тысячи жизней – и шито-крыто. Мне пришлось быть изобретательным, как любит говорить мой директор по маркетингу, теперь уже бывший, креативным. Вот я и накреативил, комар носа не подточит. Самолеты падают, люди гибнут, могущества получают свою дань, а ко мне какие претензии? Теперь уже эти самолеты принадлежат не мне, значит, и ответственность не моя.
Однако речь Стрельникова не разрушила барьера. И он предпринял еще одну попытку.
– Сейчас, надеюсь, ты понимаешь, что после такой масштабной подготовки я не мог позволить какому-то гиду или еще кому-то нарушить мои планы… Я понимаю, тебе сходу сложно это принять. Но, может, ты скажешь хоть что-нибудь, сынок? Меня начинает нервировать твое молчание.
– Скажу… – ответил Погодин, выждав еще несколько мгновений, сосредоточенно, задумчиво глядя на пламя в небольшом каменном круге. – У меня другой папа. И, к счастью, он не кровожадный псих.
Он вскочил на ноги внезапно и ловко. Обхватил голову застигнутого врасплох Стрельникова связанными руками – быстрый, хлесткий удар коленом пришелся тому точно в скулу. Голова его запрокинулась и он тяжело, лениво завалился набок. Не теряя времени, Мирослав поднес запястья к догорающему костру, коснувшись самых углей. Веревка занялась, пахнуло паленой шкурой. Он с силой дернул руки в стороны, путы треснули, слетели. Боли он не чувствовал. «Телефон! – пульсировало в уме. – Телефон». Он наклонился к лежавшему без сознания телу и судорожно начал ощупывать стеганый халат. Ничего. Только «Беретта» в кобуре под мышкой. Мирослав достал ствол, тускло блеснувший нехорошим, масляным блеском. Машинально он сунул пистолет за свой ремень, но, секунду поколебавшись, достал его и зашвырнул подальше. Схватил рюкзак, вытряхнул на землю содержимое. «Есть!» – среди вещей обнаружились два аппарата, один из них был его собственный, второй Стрельникова. «Только бы были заряжены и ловили сеть». Телефон Мирослава был выключен, зато второй оказался подключен к портативной зарядке, которой хватало больше, чем на неделю.
– Какого, мать твою, здесь?!..
Голос раздался слева. Мирослав повернулся и увидел возле палатки сонного, ошалевшего от открывшейся картины охранника. Погодин не думал, действовал рефлекторно, быстро, но четко. Слегка наклонившись, он мягко бросил на землю рабочий аппарат. Охранник уже двинулся на него массивной черной тенью, на ходу соображая, как быть: с одной стороны, хозяин называет этого молокососа сыном, с другой – «сынок» только что вырубил папашу и, судя по всему, настроен совсем не дружественно. Он подскочил к Погодину, который за мгновение до этого успел принять защитную стойку. В глазах помощника промелькнуло удивление, и он выбросил вперед кулак, пытаясь заехать ему в лицо. За спиной выла, гавкала, бесновалась Алиса, пытаясь сорваться с привязи. Мирослав присел, уходя от удара, и молниеносно пробил «двоечку» – левой в бок и правой в челюсть. Второй удар был такой силы, что Погодин ощутил, как хрустнула кость на лице бойца. Его развернуло, и он рухнул на землю.