Белое, черное, алое…

Костенко стал рассказывать дальше. Его посадили на заднее сиденье, между двумя молчаливыми товарищами, а командир сел рядом с водителем. Машина действительно подъехала к Управлению милиции, его ввели в Управление, провели мимо дежурной части и доставили в какой-то кабинет, где сидел и что-то писал молодой парень в прокурорской форме. Когда Костенко посадили перед этим парнем, на столе он увидел заявление от имени Анджелы; поскольку он краем глаза читал заявление, лежащее вверх ногами по отношению к нему, фамилию Анджелы он не разобрал.

Разговор с прокурорским работником был коротким. Он представился следователем прокуратуры, предъявил Костенко уже написанный протокол задержания его на трое суток по подозрению в совершении изнасилования и с надеждой спросил: «Без адвоката показаний давать не будете?» — «Конечно, нет, — завопил обрадованный Костенко, насколько он мог испытывать радость в его положении. — Прошу предоставить адвоката!» — «Хорошо, — равнодушно ответил прокурорский работник, — утром я приду к вам с адвокатом, — и, сняв трубку местной связи, проговорил:

— Забирайте, я его в ИВС оформил». Дождавшись, когда в кабинет войдут двое молчаливых мужчин, сопровождавших Костенко в милицию, следователь собрал свои бумаги и вышел.

— Надеюсь, вы понимаете, что я переживал в тот момент? Я был близок к самоубийству, — сказал мне Костенко, опять начиная трястись.

А дальше начиналось самое интересное. В дверь кабинета постучали, и один из молчаливых стражей вышел, а через некоторое время вышел и второй. Зато вместо них в кабинет зашла Таня Петровская. «Привет, Володька, — сказала она как ни в чем не бывало. — Я тут мимо проходила, услышала, что у тебя проблемы…» — «А ты кого-нибудь тут знаешь?» — поинтересовался Костенко, еле шевеля пересохшими губами и уже предвидя ответ. Танечка мило улыбнулась: «А что, нужно походатайствовать за тебя?» — «Нужно», — кивнул он, вложив в это коротенькое слово всю душу и машинально отметив, что она даже не спросила, за что его сюда привезли. Она некоторое время молчала, разглядывая Костенко, и, как сказал он мне, — похоже, оценивала степень его испуга. Видимо, удовлетворившись этой степенью, Таня проговорила: «Ладно, я за тебя попрошу, хотя мне это дорого будет стоить. Но уж и ты мне не отказывай, когда я тебя попрошу, хорошо?» Он опять кивнул, и Таня вышла из кабинета, а его стражи заняли свои места рядом с ним. Через некоторое время снова произошла смена караула, — мужики вышли, Татьяна зашла, села, закурила и сказала: «Ты знаешь, доказательств на тебя — море, эта девушка вся избитая, она обращалась к доктору, у нее мазочки взяли, там наверняка твоя сперма, и одежда у нее порвана. Чтобы тебя отмазать, это будет очень дорого стоить». Она затянулась и выжидательно посмотрела на Костенко. «Я на все согласен», — торопливо подтвердил он. «Умница», — похвалила его Таня. Она поднялась и вышла из кабинета, а вернувшиеся тут же молчаливые стражи, ни слова не говоря, отвели его по лестнице вниз и выпустили на улицу, где у входа в управление стоял и курил их командир.

«До свиданья», — вежливо попрощался он. Совершенно подавленный и разбитый, Костенко пошел прочь от милиции, все еще не веря в относительно счастливое избавление; то. что у него попросят за это избавление, казалось ему таким далеким, а изолятор временного содержания — вот он, за спиной.

«Эй, — раздалось за спиной, и Костенко, вздрогнув, остановился. — А паспорт тебе завтра принесут».

Излишне говорить, что паспорт на следующий день ему принесла на работу Таня и что он без звука оформил договор страхования, по которому спустя два месяца фирма выплатила двести тысяч долларов семье погибшего. С тех пор прошел год, и больше у него ничего не просили, но каждое утро, просыпаясь, он трясется от страха и ждет, что к нему снова придут за таким же договором или потащат опять в камеру… Или что эта афера вскроется, и тогда лучше не думать о последствиях.

Распереживавшись вконец, он махнул рукой на стеснительность и даже поведал мне, что отношения с женщинами для него теперь закрытая тема.

— Вы представляете, что они со мной сделали?! — горько спрашивал он. — Я импотент в двадцать семь лет.

«Да у тебя и до этого было что-то не в порядке, так что не удивительно», — подумала я, но вслух этого не сказала.

— Моя карьера под угрозой, — продолжал он. — Если кому-нибудь станет об этом известно, мне лучше самому уволиться и уехать в другой город. Я сам не знаю, зачем я вам все это рассказал, теперь мне прямая дорога в тюрьму.

— Не знаю, утешит вас, или нет, сознание того, что у вас есть товарищи по несчастью. Один из них отдал десять тысяч долларов без гарантий, что это не повторится, — сказала я Костенко. — Дело на него так и лежит в районной прокуратуре и в любой момент может быть реанимировано. Скажите мне, как выглядел следователь, оформивший на вас протокол задержания?

— Вы знаете, я его не запомнил и, встреть сейчас на улице, не узнал бы.