«Белое дело». Генерал Корнилов

Переговоры В. Львова с Корниловым затуманены следственными показаниями и мемуарами точно так же, если не больше, как и переговоры В. Львова с Керенским. На них тоже лежит отпечаток последующих попыток самооправдания, стремления предстать в «нужном свете» перед следствием и историей. И все-таки суть их можно установить. На заявление В. Львова о том, что он прибыл от Керенского с целью выяснения той «конструкции власти», которая нашла бы поддержку Верховного главнокомандующего, Корнилов ответил (по его собственному показанию), что «едииствеииым исходом из тяжелого положения страны является немедленное установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении». Правда, Корнилов добавил, что он лично но стремится к власти и не исключает диктатуру даже во главе с Керенским. Главное — это создание «твердой власти», кладущей конец «анархии» как на фронте, так и в тылу. Львову было также сказано, что в случае «беспорядков», которые могут произойти в Петрограде при введении там военного положения, Керенскому и Савинкову может угрожать опасность, почему Корнилов приглашает их в Ставку, где можно спокойно и окончательно обсудить все вопросы.

Сопоставляя переговоры Корнилова с Савинковым и Корнилова с В. Львовым, отчетливо видишь: несмотря на то что их разделяют какие-то часы, может быть, сутки, требования Корнилова в переговорах с В. Львовым значительно радикальнее и категоричнее. В переговорах с Савинковым речь шла о совместных действиях с правительством, о поддержке правительства Ставкой на вполне определенных условиях; в переговорах же с Львовым вопрос был поставлен о введении новой, диктаторской власти, причем, поскольку для его обсуждения Керенский и Савинков приглашались в Ставку, совершенно ясно было, кто именно в этом случае сыграет первую скрипку.

Днем 25 августа В. Львов уезжал из Могилева, Его провожал Завойко, который настойчиво внушал ему то главное, что он должен передать в Петрограде: отставка министров, диктаторская власть, приезд Керенского и Савинкова в Ставку для выработки окончательного соглашения.

Примерно тогда же, когда В. Львов, взволнованный от переполнявших его полученных в Ставке сведений и впечатлений, собирался покинуть Могилев, в Петрограде Савинков докладывал Керенскому о своей поездке и ее итогах. Он оценивал свою миссию как немалый политический и дипломатический успех и, хотя не скрывал, что общее настроение в Ставке «напряженное», выражал уверенность, что после прохождения в правительстве «корниловской программы» и осуществления мор, согласованных в Ставке, политическая стабилизация будет наконец достигнута. Савинков имел все основания рас-ечилъшать на полное удовлетворение Керенсгюго, но, к своему удивлению, столкнулся с другим. Керенсшга, который только несколько дней тому назад как будто бы выражал готовность осуществить меры, намеченные в «записке» Корнилова, а теперь после возвращения Савинкова получил твердое заверение в том, что Ставка обеспечит ему полную поддержку, вдруг снова заколебался. Получил ли он в отсутствие Савинкова какую-либо новую тревожную информацию, усиливавшую его давние подозрения? Насторожило ли его замечание Савинкова о «напряженном» настроении в Ставке? Трудно сказать. Скорее всего, Керенский все отчетливее осознавал, что наметившийся альянс с Корниловым, Ставкой и теми, кто шел за ними, в конце концов может обернуться для него политическим провалом. Опубликование корниловских «законов» наверняка привело бы к потере им своего авторитета в рядах революционной демократии, а возможно, и к новому выступлению масс. Но если бы с помощью корниловских войск, шедших к Петрограду, и удалось провести эти «законы» в жизнь, это означало бы резкое усиление позиции Корнилова, поскольку стало бы ясно, что он, Керенский, уступил давлению правого лагеря. По существу, Керенский оказался в положении человека, обязанного сделать выбор из двух путей, ни один из которых не сулил ему ничего хорошего. Устранить Корнилова и Савинкова? Это означало оттолкнуть от себя весь правый, прокорниловекий лагерь. Пойти с Корниловым? Значит, порвать с «революционной демократией»?

Издергавшийся Керенский мучительно, лихорадочно искал «спасительного» решения. В этот момент, днем 26 августа, к нему второй раз и явился В. Львов, только что прибывший из Могилева. Этот визит, вернее то, что сообщил В. Львов, и толкнуло Керенского на шаг, который в тот момент казался ему выходом из безвыходного положения.