«Белое дело». Генерал Корнилов

Чрезвычайной следственной комиссии и издал их отдельной книгой (Дело Корнилова. М., 1918), чтобы раскрыть реальность корниловского заговора. Четырежды затем он возвращался к этой теме: в 1923—1924 гг., в связи с выходом в Париже 2-го тома «Очерков русской смуты» Л. Деникина; в 1937 г., когда русская эмиграция отмечала 20-летие революции; в середине 50-х годов, уже в связи с ее 40-летием, и, наконец, в своей последней книге «Россия и поворотный пункт истории» (Нью-Йорк, 1965). Самым тщательным образом собирал Керенский малейшие доказательства в пользу существования заговора и мятеящ Корнилова. Любые возражения раздражали его, вызывали приступы гнева. Кажется, что и в могилу он сошел, угасающим слухом улавливая вопрос: а был ли заговор, а может, заговора-то и не было?

Еще и сегодня в зарубеяшой историографии идет спор о корниловском выступлении. Было ли оно действительно результатом конспиративного заговора правых сил? Явилось ли следствием вероломности Керенского, неожиданно разорвавшего соглашение о совместных действиях с Корниловым? Стало ли плодом недоразумения, вызванного главным образом неуклюяшм вмешательством В. Львова? На все три вопроса, по-видимому, следует дать положительный ответ. В корниловском выступлении сказались и «недоразумения», и подозрительность, и вероломство Керенского, и другие «субъективные» факторы. Но все это могло проявиться только при наличии реальных контрреволюционных замыслов, которые вынашивались в тех кругах, где ненавидели революцию, демократию ы самою керенщину.

Утерянные шансы

В многочисленных обращениях и приказах Корнилов заявлял, что свою борьбу он вел и ведет за спасение России от «разрухи и развала». Но история сыграла с ним злую шутку. Получилось наоборот: корниловское выступление лишь привело к стремительному нарастанию тех самых «разрухи и развала», с которыми Корнилов намеревался покончить. Иначе и не могло произойти. Массы увидели в корниловском выступлении реальную угрозу революционным, демократическим завоеваниям, реальную попытку военной и «гражданской» реакции вернуть старый реяшм. Ответом стал бурный рост революционного движения, в ряде случаев стихийного, анархического. Революция не святочный дед, явившийся для того, чтобы раздать всем долгожданные подарки. В нее втягиваются миллионные массы людей, озлобленных невероятной нищетой, бессовестным угнетением, подавлением личности. Революция — это своего рода социальный реванш обездоленных и униженных, реванш, который не может не сопровождаться проявлениями жестокости и беспощадности.

Многие генералы и офицеры в результате корниловщины полностью потеряли былой авторитет, попали код подозрение солдат и низовых комитетов. Участились случаи убийства офицеров. Неподчинение их приказам и распоряжениям становилось теперь чуть ли не нормой. Дезертирство достигло небывалых размеров. Под разными предлогами покидали фронт, да и тыловые части офицеры. Армия разваливалась.

Масса солдат хлынула в города и особенно в деревни. Здесь начался стихийный дележ земли помещиков и кулаков. Заполыхали имения, усадьбы. Сельские органы самоуправления, созданные после Февральской революции, оказались бессильными справиться с пожаром настоящей крестьянской войны.

Резко ухудшилось положение и в городах. Временное правительство, сотрясаемое почти непрерывными кризисами, так и не сумело справиться с экономической разрухой. Продовольственное положение в городах ухудшилось, росла безработица, поскольку из-за недостатка сырья многие заводы и фабрики закрывались. Усилились проявления бандитизма и других уголовных преступлений, с которыми милиция Временного правительства справиться не могла.

Таковы оказались последствия попытки контрреволюции путем военного заговора и путча установить в стране «твердый порядок». По выражению одного из современников, к осени 1917 г. страна являла собой «взбаламученное море темной стихии российской действительности». Контрреволюция обвиняла в этом революцию, но революция лишь обпажила, раскрыла язвы прошлого. Страну действительно нужно было спасать. Но кто и как мог это сделать?

Правые, ирокорниловские силы в конце августа — начале сентября пережили свою «Нарву». Нет, они не перестали мечтать о «Полтаве», но пока, несомненно, пребывали в шоке. Для повой попытки установления контрреволюционного «порядка» сил у штх теперь по было.

Кадеты, сочувствовавшие корниловщине и поощрявшие ее, оказались в глазах масс скомпрометированными. Они, по определению кадета И. Гессена, находились в состоянии «сильной депрессии»; многие их лидеры, наиболее вовлеченные в корниловщину, сочли паплучшим вообще на время исчезнуть из Петрограда, отойти в тень.