г» На политической авансцене остались меньшевики и •эсеры, еще контролировавшие некоторые Советы и К ЦИК Советов, которые вынесли основную тяжесть борьбы с корниловщиной. В то же время на эту авансцену стремительно выходили большевики, проявившие себя в корниловские дни наиболее энергичными и последовательными защитниками революции. Ряд Советов быстро болыневизировался. Короче говоря, политический маятник резко качнулся влево. Это значит, что организующее начало, способное справиться с тяжелейшими проблемами, с которыми столкнулась страна, могли теперь составить только левые, социалистические элементы.
Проанализировав сложившуюся ситуацию, В. И. Ленин, большевистское руководство выразили готовность пойти па компромисс с меньшевиками и эсерами. Как разъяснял В. И. Ленин в статье «О компромиссах», он состоял в том, что большевики отказались бы от своего требования немедленного «перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам», а мелыпевики и эсеры согласились бы «составить правительство целиком и исключительно ответственное перед Советами»2Э
. В. И. Ленин считал, что создание такого правительства будет означать значительный шаг в деле дальнейшей демократизации страны, такой демократизации, которая позволит большевикам «вполне свободно агитировать за свои взгляды» 30. «ся, при действительной демократизации, нечего, ибо жизнь за нас...» 31
Большевики, таким образом, готовы были совершить повый (после июльских событий) глубокий поворот, в сущности возвратиться к программе «Апрельских тезисов» — программе мирного демократа веского развития революции. Это был честный ход, продиктованный интересами развития революции, и ничего больше.
Наступил момент, когда почти все зависело от руко-во детва меньшевиков и эсеров: поддержи они большевистское предложение — и революция пошла бы не тем тяжелым путем, которым она пошла в действительности. Во всяком случае (Ленин был в этом убежден), гражданская война с ее страшными потерями и последствиями не стала бы неизбежной.
Увы, в приписке к той же статье «О компромиссах» В. И. Ленин вынужден был констатировать, что «предложение компромисса уже запоздало», что дни, когда «стала возможной дорога мирного решения,
Когда над демократическими завоеваниями революции нависла реальная угроза со стороны правых, корниловских сил, меньшевики и эсеры, казалось бы, проявили готовность разорвать наконец блок с буржуазными партиями, с кадетами, связанными с корниловцами, и отмежеваться от них (именно этот ключевой момент и создавал политическую почву для компромисса большевиков с ними). Но корниловщина рухнула, страх перед контрреволюцией стал испаряться; однако вместо пего росло опасение перед развернувшейся большевизацией масс, большевизацией Советов: уже 31 августа Петроградский Совет впервые принял большевистскую резолюцию, а в первых числах сентября за ним последовали Московский и некоторые другие Советы. Такая перспектива — потеря большинства в Советах,— естественно, не устраивала меньшевиков и эсеров. Ленинский компромисс они посчитали «ловушкой». Но дело было не только в этом. За большевиками им виделась «темная» (преимущественно крестьянская и солдатская) масса, несущая в себе черты бескультурья, озлобления, забитости, суеверия, вынесенные из прошлого. Казалось, что давление этой «массы» сметет ростки демократического строя, с таким трудом всходившие в России.
В этом, конечно, была своя правда, но те, кто так считал, не понимали или не хотели понимать другой правды. В обстановке, когда социальные, классовые конфликты обострились до предела, стремление смягчить, притупить их за счет жизненных интересов «нижних» слоев общества могло вызвать там лишь неудовлетворенность революцией и, как следствие, дать новые шансы ее врагам, новой корниловщине. Страшась возможных «издержек» революции, меньшевики и эсеры фактически рисковали ей самой. Во время революции нельзя было стоять па месте. Следовало идти вперед, чтобы не быть вынужденными откатываться назад.
Возможность создания власти болыновизирующими-ся Советами меньшевистско-эсеровскими лидерами была отвергнута. В февральские дни они не остановились перед передачей власти буржуазии, в сентябрьские дни не решились передать власть пролетариату и крестьянству, хотя и считали себя выразителями их интересов.