Однако отношения Каледина с Временным правительством оставались натянутыми, и его контакты с опальным Корниловым и другими «быховцами» могли лишь еще больше обострить их. С другой стороны, появление «быховских узников» па Дону также должно было осложнить положение Каледина: казачьи низы и возвращавшиеся домой фронтовики восприняли бы это как откровенный контрреволюционный вызов. Каледин видел быстро прогрессирующий социальный раскол на Дону: обострилась борьба между казаками и иногородними; в среде самого казачества углубился раскол: приходившие с фронта казачьи полки были в значительной степени революционизированы и даже болыневизированы.
Обо всем этом Каледин сообщал Корнилову в Быхов, но там это воспринималось без особого доверия. Не хотели верить, что и казачество подверглось «разложению»; подозревали, что Каледин под давлением склонной к «самостийности» казачьей верхушки осторожничает, выжидает. Совет «Союза казачьих войск», находившийся в Петрограде и взаимодействовавший с «алексеевской организацией», склонен был ориентировать Быхов в том же духе. И здесь, в Быхове, разрабатывали и передавали генералу II. Духонину в Ставку дислокацию казачьих частей для занятия в надлежащий момент важнейших железнодорожных узлов, ведущих на юг, в том числе и па Дои. Здесь эти части должны были стать заслоном па пути хлынувших в тыл войск в момент ожидавшегося развала фронта. С помощью этих заслонов предполагали осуществить необходимые селекцию и фильтрацию для создания «устойчивого войскового элемента» и последующей переброски его на юг.
Вообще «быховские арестанты» оказывали значительное воздействие на Могилевскую Ставку и лично па генерала Духонина, по свидетельству многих знавших его не отличавшегося независимостью и решительностью характера, в большей мере склонного предаваться развитию событий. Генерал Лукомский вспоминал: «Я писал генералу Духонину и генерал-квартирмейстеру Ставки генералу Дитерихсу, что надо ожидать падения Временного правительства и надо быть готовыми к тому, что к власти придут большевики». Исходя из этого, Лукомский рекомендовал подтянуть к Могилеву хотя бы несколько надежных частей, чтобы не оказаться совершенно беззащитными, а затем под их прикрытием перебраться, например, в Киев. Духонин положительно воспринимал указания «быховцев». В Быхове даже шутили: в Могилеве — Ставка, а у нас тут — «подСтавка».
Промедление смерти подобно
Уже в начале октября ожидание нового революционного выступления рабочих и солдат, руководимого большевиками, стало почти всеобщим: народ требовал радикальных перемен, но уже не верил, что их можно добиться в рамках существовавшего режима. В такой ситуации для правительства тактически целесообразным было бы перехватить инициативу и нанести упреждающий удар. Керенский в эти дни говорил, что возблагодарил бы бога, если бы «большевики наконец выступили»; в этом случае июль бы не повторился: на сей раз большевики были бы разбиты наголову. Мысль о провокации совершенно серьезно обсуждалась на заседаниях правительства. Министры кадет II. Кишкин, «беспартийный» М. Терещенко и другие доказывали, что тактика «ожидания событий» теперь вредна, что надо пойти на то, чтобы вызвать боль-п шевиков па «преждевременное выступлением и ггодавить его. Раздавались, правда, и другие голоса, предупреждавшие, что провокация может обернуться бумерангом, который ударит по правительству, поскольку сил для разгрома революционных масс может и не оказаться. Министр труда меньшевик К. Гвоздев, между прочим, указывал и на то, что большевистским выступлением может воспользоваться «правое офицерство», выступающее за монархическую реставрацию. Министр торговли и промышленности С. Прокопович пессимистически констатировал: «Маразм в нас, ибо мы не можем создать власть в стране. Пока силы не будет, ничего сделать нельзя».
И тем не менее подготовка к столкновению с большевиками шла. Ключевым моментом этой подготовки стал вопрос о выводе большей части Петроградского гарнизона на фронт. Вопрос этот не был новым. В соответствии с соглашением Временного правительства и Петроградского Совета сразу же после свержения монархии революционный гарнизон столицы не должен был выводиться из Петрограда. Когда весной 1917 г. военному министру Гучкову и командующему Петроградским военным округом Корнилову не удалось «прибрать» гарнизон «к рукам», попытки избавиться от революционных войск стали осуществляться под прикрытием то необходимости «разгрузки и эвакуации» Петрограда, то «стратегических соображений» его обороны. Корнилов, уже ставший Главковерхом, как мы помним, планировал «включение» частей Петроградского гарнизона в формируемую им Особую петроградскую армию, что давало возможность их оперативных перебросок.
В конце сентября германский флот начал боевые операции по захвату Моонзундского архипелага. Несколько островов в первых числах октября были захвачены. И вновь возник вопрос о войсках Петроградского гарнизона как о подкреплениях, необходимых Северному фронту для обороны столицы.