Белое дело в России. 1920–122 гг.

Военные поражения играли решающую роль, но и на ошибочность политического курса не стоило «закрывать глаза». «Быстрое крушение Сибирского и Южного фронтов, особенно обстановка этого крушения, т. е. с одной стороны волнения в тылах, с другой – враждебное отношение всяких самостийников, укрепили бесповоротно мысль в глазах союзников, что в неудачах национального движения виноваты мы сами. Мы не сумели сделать из него движения достаточно национального», «из антибольшевистского фронта не сумели стать народным движением». Пострадал и международный суверенитет: «Если раньше всякая попытка союзников вмешиваться в наши внутренние дела, навязывать нам программу и приемы действий можно было устранить заявлением, что это их не касается или что мы лучше знаем, что нужно России – то эта позиция теперь вероятно станет невозможной. С одной стороны, в глазах союзников жизнь доказала, что они были правы, а не мы, а с другой – они вообще не считают себя обязанными давать деньги и помощь на дело, которому больше не верят». Именно поэтому неизбежной представлялась «смена курса»: «Союзники глубоко убеждены теперь, что если Добровольческая армия уцелеет в какой-нибудь части России, то сломить большевиков она не сможет одними своими силами, что для этого нужно будет привлечь инородцев прибалтийских провинций и соседей – поляков и финляндцев. При этих условиях речь пойдет только о создании общего фронта из Добровольческой армии и всех западных соседей. Добиться этого фронта, т. е. сотрудничества с нами, можно только этими уступками. Эти уступки еще не так давно казались для нас неприемлемыми, но если мы останемся на этой позиции, то я убежден, что союзники нас бросят, они уже не верят в возможность возрождения России силами одной Добровольческой армии».

В части конкретных «уступок» Маклаков считал неизбежным согласие с принципом «федеративного устройства» будущей России и возможную «уступку в границах» Польше (хотя здесь можно было бы «ограничиться принципиально признанием арбитража в момент создания общей русской власти» и сознанием того, что, «когда Россия воскреснет, никто нас на Польшу не променяет»). В случае же окончательного поражения белых фронтов новая война с Советской Россией, если бы таковая началась, могла бы иметь уже «характер не войны большевизма с цивилизацией, а войны России с иноземным вмешательством». Но более вероятной (и, как показали последующие события, реально осуществившейся) была «возможность серединная»: «Союзники откажутся от похода в Россию и будут поддерживать цепь окраинных государств в их борьбе против большевизма, т. е. Румынию, Польшу и Прибалтику. Они признают за одними независимость, за другими – право на русские территории. Это будет разрыв с нами, Россией, уплата русским достоянием за то, что они образуют санитарный кордон. В результате большевики бросятся на этот кордон; война опять получит характер войны за собирание России, хотя бы под советским флагом. Большевики будут одновременно и сражаться с польскими войсками, и разлагать их большевистской пропагандой». Не исключались Маклаковым также возможности «внутреннего перерождения» советской власти или сотрудничества с Германией против Советской России[400].

Подобные настроения отразились, в частности, в переписке Маклакова с Бахметевым. После возвращения из поездки на Юг России (в ноябре 1919 г.) Маклаков упоминал представлявшуюся ему крайне непригодной к рутинной практической работе деятельность членов ЦК кадетской партии и Всероссийского Национального Центра, и особенно катастрофическое положение «политического и морального состояния тыла» («Вера в Деникина падает, но для этого есть основания»). Под впечатлением военных неудач Бахметев скептически оценивал перспективы военной помощи союзников ослабевшим белым фронтам. Говоря о становившейся популярной на Западе идее «санитарного кордона» против Советской России, посол в САСШ правомерно полагал, что «помимо материальной поддержки, эти государства награждаются частью аннексиями за счет российской территории (Польша и Румыния), частью за счет российских прав – независимость Эстонии, Латвии и проч. Дело, следовательно, сводится к борьбе с большевизмом за счет России». В то же время «условием сохранения российского единства являлось бы военное торжество большевистских армий», и «военная победа большевиков приобрела бы, таким образом, объективно национальный характер», что обесценивало бы политические цели Белого движения. Нельзя не заметить сходства позиции Бахметева с позицией Струве, также считавшего, что в советско-польской войне недопустима односторонняя и безоговорочная поддержка Польши Белым движением.