Таким образом, стремления к максимально возможной в рамках единой белой государственности краевой (областной) автономии были отличительной чертой политических проектов Семенова, его своеобразным политическим «кредо» накануне принятия от Колчака верховных полномочий на Востоке России. Официальная реакция правительства в Иркутске не заставила себя ждать, и уже на следующий день после публикации интервью в «Русском деле» его редактор Н. Устрялов заявил, что подобные проекты ведут «к расколу всей Сибири надвое», а имеющееся недоверие правительству Пепеляева выглядит «удручающим». По мнению Устрялова, «децентрализации» Семенова необходимо противопоставить, напротив, объединение всех областей и регионов, чтобы помешать «продвижению большевиков до Байкала»: «В то время, когда с запада надвигается сила, побеждающая именно своим единством и волевой напряженностью (большевики и РККА
Но как бы ни критиковать «читинский проект», он отражал военно-политическую модель, сложившуюся в условиях кризиса Белого движения конца 1919 – начала 1920 г. – времени, когда на смену объединенным (хотя бы и формально) белым правительствам, приходили режимы, опиравшиеся на местные, региональные структуры, типичными примерами которых стали политические режимы и белой Таврии, и белого Забайкалья. От этих региональных центров предполагалось и центростремительное движение по возрождению Единой России. Характерные для периода 1919 г. упреки в адрес Семенова с подозрениями в сепаратизме нельзя считать обоснованными. Даже наиболее распространенная критика его проектов создания особого Монголо-бурятского государства (подробнее об этом – в следующем разделе) не может считаться объективной, исходя из сложившейся тенденции тяготения ряда региональных элит к сильному соседнему центру, каковым в начале ХХ века закономерно становилась Россия.
В то же время не стоит недооценивать достаточно активную политику Семенова во второй половине 1919 г., направленную на соблюдение прежде всего общегосударственных интересов (участие в противодействии эсеровскому подполью и партизанскому движению в крае, попытки подавить выступление Иркутского Политцентра и т. д.). Тот факт, что Забайкальское казачество и Забайкальский округ не отправили на фронт сколько-нибудь значительных контингентов, отчасти может быть оправдано необходимостью иметь силы для поддержания порядка в тылу. Дислокация войск в Забайкалье дала возможность Семенову в 1920 г. создать т. н. читинскую пробку и, при военной поддержке со стороны Японии, удерживать эту территорию под своим контролем до ноября 1920 г.
Реальным проявлением «самостийности» можно считать чрезвычайно распространенную систему назначения на руководящие должности своих непосредственных соратников и друзей (таких как Таскин, барон Унгерн, Тирбах и др.). Но после окончания Великого Сибирского Ледяного похода и перехода в Забайкалье значительного числа военных («каппелевцы») и чиновников-беженцев из Сибири, становилось естественным создание новой структуры власти, сочетавшей местные интересы с общегосударственными.
По воспоминаниям самого атамана, Колчак в январе 1920 г. намеревался не только утвердить его в должности Главкома, но и «предупредил о возможности передачи всей полноты государственной власти в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке». Сам адмирал «предполагал… выехать за границу для переговоров с иностранными политическими деятелями, с целью склонить в пользу возобновления борьбы с красными в более широких масштабах». Для спасения адмирала Семенов по телеграфу передал ему предложения о возможности воспользоваться старым трактом на Урянхай, при условии отказа Колчака от союзной «охраны». Однако Правитель этим предложением не воспользовался[952]
.