Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Советская Россия заручалась «дружественным нейтралитетом» Китая. В сентябре 1920 г. советское правительство направило в Пекин официальное обращение, имевшее важное международно-правовое значение: «Правительство РСФСР объявляет не имеющими силы все договоры, заключенные прежним царским правительством России с Китаем, отказывается от всех русских концессий в Китае и возвращает Китаю безвозмездно и на вечные времена все, что было хищнически у него захвачено царским правительством и русской буржуазией». Отказом от «царских договоров» советская Москва наносила удар прежде всего по Кяхтинскому соглашению. Тем самым НКИД по сути «развязал руки» Китаю в его политике ликвидации монгольской автономии и лишения дипломатического статуса структур бывшей Российской Империи, преемственно признанных Российским правительством Колчака. НКИД удалось убедить и Пекин, и Ургу, что «законная Россия» находится не в белом Омске, а в красной Москве.

В октябре 1920 г., когда армии Врангеля и Семенова уходили из России, а дивизия Унгерна шла на штурм Урги, в Москву прибыла монгольская делегация. Ленин лично встретился с посланцами Халхи и на вопрос о позиции России в отношении независимости Монголии дал понять, что для этого необходима «объединенная организация сил, политическая и государственная». При этом желательно, чтобы подобная организация проходила под красным знаменем[1010].

1—3 марта 1921 г. в г. Маймачен (переименованном в Алтан-Булак) прошел учредительный съезд Монгольской народной партии, было создано Временное народно-революционное правительство, открыто провозгласившее союз с РСФСР и ДВР. Премьер-министром и министром иностранных дел стал Бодо, представитель монгольской интеллигенции (правда, уже на следующий год объявленный «контрреволюционером»). Монгольской народно-революционной армией командовал Сухэ-батор (правильнее – Сухбаатар) – храбрый воин, красный офицер, организатор первого марксистского кружка в Урге. Заместителем Сухбаатара, «комиссаром», стал его «земляк» Чойболсан, выходец из «революционного» Цэцэнханского аймака. Примечательно, что многие из новой монгольской элиты учились в России или на курсах, где работали русские инструкторы. Сухбаатар окончил пулеметные курсы в Урге; Чойболсан несколько лет учился при Иркутском педагогическом институте, а премьер Бодо преподавал в школе переводчиков при русском консульстве. Учитывая специфику своей страны, ни народная партия, ни Временное народное правительство не торопились брать на себя высшее руководство, и до своей кончины в 1924 г. Богдо-гэгэн считался главой государства. После этого Монголия была провозглашена Народной Республикой, в которой началось «строительство социализма, минуя капитализм».

Естественно, что с начала 1921 г. сторонники Бодо, Сухбаатара и Чойболсана рассчитывали на то, чтобы Россия поддерживала монголов в их стремлении к независимости. Таким образом, в начале 1921 г. в регионе в той или иной форме сталкивались интересы нескольких государств и военно-политических структур: РСФСР, ДВР, пробольшевистской Монголии, Китая, антибольшевистской Монголии и Белого движения, представленного командованием Азиатского корпуса генерала Унгерна. Его заслуга заключалась в том, что именно он фактически восстановил не просто автономный статус Монголии, как территории подконтрольной России или Китаю, а добился для нее статуса независимого государства, хотя и не признанного еще «мировым сообществом».

Немаловажной для понимания специфики Белого движения в Дальневосточном регионе в 1920–1921 гг. становилась оценка собственно политической позиции Унгерна. Оставив в стороне предположения об искренности его «буддийских пристрастий», можно заметить, что судьба барона представляла редкий пример в истории, когда русский генерал вошел в политическую элиту другой страны, оставаясь при этом представителем России. Неправомерно будет считать, что «барон-дайджин», как его называли в Урге, стал едва ли не «диктатором Монголии». Следует учитывать, что формально он не был ни главнокомандующим, ни военным министром правительства Богдо-гэгэна. Во главе отрядов монгольской армии находились местные князья. Но реальная военная сила находилась в его подчинении. Планы операций, стратегические расчеты разрабатывались русскими штабными офицерами. Пожалуй, никто из военных не обладал большим авторитетом в Монголии 1920 года, чем этот остзейский дворянин, потомок старинного рыцарского рода.