Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Перечисленные акты, призванные наладить «сотрудничество с общественностью» и касавшиеся наиболее часто критикуемых действий «белой власти» («репрессивная политика» и «подавление самоуправления»), были характерны для политического курса Белого движения в кризисные моменты (аналогичные акты принимались, например, на белом Севере в то же самое время). Но своевременность их оказалась относительной. Стабильность власти не возросла. Напротив, оппозиция усмотрела в них очевидную «слабость» положения начальника Приамурского Края. Не получили поддержки эти решения и у атамана Семенова, настаивавшего на отмене приказа об амнистии. Не считали эти акты необходимыми и многие из представителей офицерства, правых кругов, ориентировавшиеся в большей степени на «твердую, волевую политику».

Представители местной правой «общественности» рассчитывали на поддержку «союзников» и особенно, Японии. В единогласно принятом 22 января постановлении Владивостокского комитета несоциалистических организаций «По текущему моменту» отмечалось, что именно японские войска, «содействующие русским властям», помогают сохранению «личной и имущественной безопасности, возможности спокойно работать русскому и иностранному населению», «охраняют культуру и государственность от уничтожения их анархией, которую несут с собой большевики-интернационалисты». Тем самым любая агитация «против интервенции», в чем активно участвовали, в частности, социал-демократы в Городской думе, признавалась способствующей установлению власти большевиков[1038].

Владивосток жил накануне восстания, и 25 января о своем неповиновении властям заявил личный конвой генерала – егерский батальон, избравший солдатский комитет. Незамедлительно эти действия были поддержаны партизанами, занявшими 26 января Никольск-Уссурийский. Активизировались подпольные структуры большевиков и эсеров. Воинские подразделения «союзников» заявили о своем «нейтралитете», а городская дума, в которой ведущую роль стали играть представители демократических фракций, приняла резолюцию «против интервенции». Поддерживала оппозицию и Областная Земская управа. Рассчитывать приходилось только на собственные силы. В этот же день Розанов попытался стянуть во Владивосток оставшиеся верными воинские части. Большие надежды возлагались на уже проявивших свою лояльность во время подавления «Гайдовского путча» юнкеров Артиллерийского училища и Учебной Инструкторской школы на о. Русском, а также Приморский драгунский полк и гардемаринов Морского училища. Однако юнкера и офицеры отнюдь не стремились поддерживать существующую власть, считая, что генерал Розанов недостаточно активно противодействует начинающемуся «бунту», и даже не исключали возможности ареста штаба округа[1039].

28 января крепость Владивосток была объявлена на военном положении, но еще за десять дней до этого начальник гарнизона генерал-майор Л. В. Вериго издал приказ (18 января 1920 г. № 5), в котором, отмечая, что «долг спасти Отечество лежит на каждом честном гражданине», предупреждал: «Всех тех, кто явится нарушителем предначертаний Главнокомандующего, путем ли открытых выступлений или злостной провокации…, я, стоя на страже законности и порядка, вынужден буду карать… самым беспощадным образом по законам военного времени»[1040]. На следующий день Розанов отменил свой приказ об амнистии партизанам, сохранив его силу «только для тех, кто сдаст оружие к 1 февраля» и подтверждая, что он по-прежнему «признает только власть Атамана Семенова и будет поддерживать ее всеми своими силами».

Примечательные эпизоды приводил в своих «Воспоминаниях» бывший Главнокомандующий Российской армией в период Уфимской Директории генерал-лейтенант В. Г. Болдырев, вернувшийся во Владивосток из служебной командировки в Японию незадолго до «падения белой власти». По его оценке Розанов был «настроен воинственно», возлагая надежды на «активное содействие Японии». Однако данный «расчет недостаточно верный, особенно, если принимать во внимание противодействие американцев и чехов, симпатии которых… всецело на стороне Земства…». «Розанов в разговоре заявил, что он видит только два выхода из создавшегося положения: или большевики, или «Боже, Царя храни» и что он всецело за второе», что поддерживалось «крайне правой местной общественностью»[1041].