Белое движение. Исторические портреты (сборник)

«…Теперь Сам Бог осенил меня, и я считаю своим долгом для родины объединить армии Добровольческую, Астраханскую и Южную», – с такими словами, как вспоминал бывший подчиненный Келлера, обратился к нему граф в Киеве осенью 1918 года. Похоже, что эта формулировка все-таки должна быть отнесена на счет ошибки памяти мемуариста, поскольку о переходе Добровольцев под начало Федора Артуровича нельзя было говорить, не утратив окончательно чувства реальности; о планах же старого генерала, вернее, о путях, на которых, по его мнению, следовало искать выхода из крайне запутанного положения, лучше всего говорит его собственное письмо Донскому Атаману Краснову от 9 октября:

«Скоропадский, по-видимому, предполагает ввести всех в заблуждение, намеревается сформировать под видом Русской Армии – украинскую, отнюдь не монархи ческую, армию, с единственной [72] целью охраны северных границ Украины от большевиков, предвкушая прелести своего коронования на престол украинского королевства, которое он рисует себе в том же положении относительно России или Австрии (это не доказано), в каком была Саксония относительно Германии…

Положение нашего отечества в настоящую минуту, когда союзники каждый день могут высадиться у нас на юге [73] , настолько серьезно, что, мне казалось бы, времени терять нельзя, так как высадившиеся англо-французы могу т ложно учесть положение в России; видя, что есть фронт Учредительного Собрания [74] , существует Добровольческая Армия с программою далеко не монархическою и т. п., но не видя реальной силы, открыто стремящейся к объединению России и [к] Монархии, они могут вообразить, что в нашем отечестве все только [и] мечтают о республике.

Казалось бы, настала минута, когда необходимо спешить из всех сил, дабы сорганизовать из Астраханской и Южной Армий одну сильную монархическую армию, которая, поддержанная Доном и всем к азачеством, а также торгово-промышленниками и народом в Малороссии, представилась бы союзникам реальной силой, не признающей другой идеи, кроме единой неделимой России с законным Государем на Престоле…»

Однако Келлер снова ошибся, не встретив ожидаемой поддержки со стороны Краснова, который считал монархический лозунг несвоевременным и скорее разделял точку зрения Скоропадского на необходимость своего рода «конфедерации» Дона, Украины, Добровольческой Армии (подконтрольной ей территории), Грузии и, может быть, еще каких-либо скороспелых государственных образований. Должно быть, Федор Артурович испытал очередное разочарование… но именно в эти дни перед ним открылись новые перспективы, связанные совсем с иным театром предполагавшихся военных действий.

Новый фронт возникал под Псковом, где немцы собирались, передвигая демаркационную линию с РСФСР к западу, передать большевикам часть ранее оккупированной территории. В этой ситуации некоторые из германских офицеров согласились поддержать инициативу русских военных и общественных кругов о сформировании «Псковского добровольческого корпуса», а в дальнейшем – и целой «Северной Армии». Оккупанты могли сочувствовать или не сочувствовать целям, которые намечали для себя русские, но и отказать последним в праве хотя бы отстаивать свои очаги с оружием в руках тоже не решились. Теперь возникал вопрос о Главнокомандующем, который должен был бы обладать именем , привлекающим добровольцев и придающим вес всему предприятию. И уже вскоре командированный в Киев военный представитель Северной Армии телеграфировал во Псков: «…Бессмысленно ждать командующим Драгомирова, который находится (в) Добровольческой… Точное имя командующего необходимо для вербовки людей… На этой почве много отказов… Келлер в Киеве. Уполномочиваете ли вступить (с ним) в переговоры?»

Переговоры шли по двум линиям: одновременно с представлявшим командование корпуса ротмистром А. К. Гершельманом на Юг России выехала и целая делегация от «псковских общественных организаций», в которую входили, в частности, члены Государственной Думы Г. М. Дерюгин, Н. Н. Лавриновский и А. П. Горскин и сенатор Н. И. Туган-Барановский. Похоже, они обратились к Келлеру еще в период пребывания графа в Харькове, что при сопоставлении с процитированной выше телеграммой заставляет сделать вывод не просто о параллельности действий военных и «общественных» уполномоченных, а об их конкуренции.