Белое движение. Исторические портреты (сборник)

В ней-то и заключается главное зло, ибо знаменитому бешенству «Даурского Барона» начинает придаваться совершенно не свойственный ему характер. Так, любители буддизма ищут здесь религиозную подоплеку, другие – принципиальное человеконенавистничество, доведенную до крайних, «практических» форм мизантропию. На самом же деле Унгерн – человек со средневековым сознанием – и действует в рамках средневековых норм поддержания порядка и дисциплины, а все, что выходит за эти рамки, совершается им в состоянии аффекта, мгновенных вспышек ярости, во время которых ташур [177] в руках барона и в самом деле не разбирает ни правого, ни виноватого. В сущности, перед нами все тот же забулдыга-офицер, который в октябре 1916 года кричал в комендантском управлении «кому тут морду бить?!» и махал шашкой в ножнах на испуганного адъютанта, но, опомнившись, «страшно сожалел» о случившемся. Вполне соответствуют этому и образцы речи барона, приводимые мемуаристами или сохранившиеся в его письмах: «Дауры меня изводят… Прохвосты»; «Дорогой Илья. Ты не наказный Атаман Амурского войска, а болван… Если останешься не у дел, приезжай – прокормлю»; «Ваше Превосходительство. Тронут твоим письмом. Времена вероятно плохие, что оказалась трезвая минута написать письмо»; «Автомобили держи неисправными: Монголия не настолько еще окрепла, чтобы кормить дармоедов»; «Чего вы каетесь, я не Богородица»; «…Книгами ведать будешь. Понял! Адъютантство, значит, примешь… Да смотри, канцелярию у меня не разводить. Ну, вались. Палатка рядом». Этот простой, безыскусственный, грубоватый, склонный к столь же грубоватой шутке офицер отнюдь не похож на демоническую фигуру «хладнокровного палача» или «кровавого мистика»…

Но сейчас он действительно был в бешенстве. Несколько неудач подряд, потеря дивизионной святыни – иконы, всегда возимой с конницей Унгерна и оставленной в панике во время отступления от Троицкосавска, гибель соратников, измена Богдо-Гэгэна, срыв планов глобального наступления, ропот в дивизии – должны были до крайности обострить эмоции Романа Федоровича, которые обращались против его подчиненных. По лагерю ползли пугающие слухи, и дивизия уже не могла больше выдержать сгущавшейся атмосферы кошмара и безнадежности.

Первым убили Резухина. Зачем это сделали, трудно сказать – составившие заговор офицеры вроде бы собирались пригрозить ему смертью, если он не согласится возглавить «войско» после устранения барона и вывести полки в Маньчжурию, но когда дошло до дела, оружие, видимо, начало палить само: те, кто в своих мемуарах писал потом о «безумии» барона, в эти часы и сами были не менее безумными. Поздним вечером 19 августа стоянку Унгерна (он разбил палатку в стороне от основного лагеря) обстреляли, но как-то суматошно и неуверенно, уже на ходу, – бывшая с ним бригада снималась и в полном составе, повинуясь иррациональному инстинкту, устремилась к ургинскому тракту.

Генерал не сразу понял, что́ происходит. Сперва ему показалось, будто началась паника из-за ночного налета красных, и Унгерн бросился за уходящим «войском», пытаясь навести порядок, остановить, организовать сопротивление, да наконец – просто разобраться в ситуации. Поняв по отдельным репликам из строя, что перед ним – тотальное дезертирство, он еще кричал, пугая уходящих предстоящими лишениями в Маньчжурии, но в ответ ударили выстрелы.

Ни одна пуля не задела барона, даже выпущенная кем-то заполошная пулеметная очередь. Наверное, слишком сильным было нервное возбуждение и слишком неслыханным делом – стрельба, почти в упор, по тому, кто водил их в бои, кто – и это должны были понимать – только что вытащил из красной западни, но сейчас становился призраком неминуемой гибели: измены Унгерн бы не простил и на дивизию обрушились бы новые репрессии.

Роман Федорович вернулся в расположение монгольского отряда Сундуй-гуна, не тронувшегося с места при ночном переполохе. Там он провел не меньше двух дней, за которые попробовал добыть какие-нибудь сведения о бригаде Резухина. Однако та сразу же после убийства генерала разделилась на небольшие группы и растворилась в степных пространствах. Посланным искать Резухина офицерам Унгерн приказал передать, что намерен отступать на юго-запад, очевидно, на тракт, ведущий в Улясутай, – а сам дал монголам дневку в ожидании вестей. Но вместо вестей он дождался лишь новой измены…

Тем временем та бригада, которая до роковой ночи 19 августа находилась под личной командой начальника дивизии, неудержимая в своем порыве, продолжала бег на восток, к Хайлару. Теперь полки вел войсковой старшина Костромин.