Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Однако движение их поездов по Сибири всё замедлялось и; наконец, к маю практически совсем остановилось. И одновременно Совет Народных Комиссаров предложил Отделению ЧСНС в России отправить все эшелоны вместо Владивостока северным путём через Архангельск и Мурманск.

Растерявшаяся «Отбочка» не нашла ничего лучше, как выслать 9 мая в Москву делегатов, чтобы добиться согласия Советского правительства отправить через Владивосток хотя бы те поезда, которые к этому времени находились уже восточнее Омска, а северным путём - те, что стояли западнее Омска. При этом мнения простых чешских легионеров никто не спрашивал. А они сами отнеслись к этому новому проекту резко отрицательно. Чехи не доверяли Советской власти и видели в этих непрекращающихся нарушениях достигнутых соглашений одну только цель - уничтожить корпус как единое целое, а затем всех его бойцов поодиночке выдать на расправу немцам. Более того, рядовые бойцы не доверяли уже и своим политическим представителям, шедшим на всё новые и новые уступки, причём за их счёт. Одновременно ухудшались отношения и с Советами на местах: все они в больших городах по Транссибирской железной дороге требовали от чешских эшелонов только одного - вопреки всем прежним договорённостям полностью сдать оружие.

И одновременно этим оружием в Самаре, Челябинске, Петропавловске, Омске, Красноярске и Иркутске местные Советы поспешно вооружали... немцев и венгров, выпущенных из лагерей для военнопленных по всей Сибири и принятых в ряды Красной Гвардии в качестве «интернационалистов».

Многие из этих последних вовсе не разделяли коммунистических идей, но несмотря на это в Красную Гвардию шли охотно. Привыкшие видеть в русских своих врагов, они вступали в интернациональные отряды, чтобы почувствовать себя хозяевами в тех самых городах, где прежде в течение нескольких лет находились в униженном положении военнопленных. Уклад жизни русских людей был для них чуждым, и у них не вызывало внутреннего протеста участие в систематическом уничтожении всего самого святого для русского человека. По окончании Гражданской войны подавляющее большинство из тех, кому посчастливилось остаться в живых, вернулись к себе на родину, стали нормальными законопослушными обывателями, и их не мучила совесть по поводу совершенных ими злодеяний в далёкой и чужой для них России. В конце концов, эта новая борьба была для них не более чем продолжением их прежней борьбы против Российской Империи в мировую войну. И это как нельзя более устраивало их нынешних хозяев - большевиков, которым гораздо сподручнее было опираться именно на иностранные штыки, поручая немцам и венграм (а ещё лучше - китайским наёмным рабочим-кули) массовые расправы над русским народом.

Год назад, в 1917 году, русские солдаты, тысячами дезертируя с фронта, как известно, нагло заявляли своим офицерам: «Да мы - Тамбовские, до нас Немец не дойдёт»... Ошиблись! «Немец» дошёл, и не то что до Тамбова, а и до Омска с Иркутском. Весной и летом 1918 года жители сибирских станций и городов могли видеть, как по их улицам шли многочисленные отряды вооружённых до зубов солдат, зачастую в своей прежней немецкой и австро-венгерской форме, со своими собственными начальниками, как раздавались команды на чужом языке, как важнейшие посты в городах занимались этими чужеземцами. Возникал естественный вопрос: кто же эти люди, недавние поверженные враги, ставшие в одночасье «хозяевами жизни»? Интернационалисты? Или уже оккупанты?

Но если иностранные «интернационалисты» были ненавистны простым жителям Сибири, то ещё большую ярость вызывал их вид у чешских легионеров. Чехи видели в них своих исконных и естественных врагов, угнетателей своей родины, теперь с высоты своего положения только и ждущих случая, чтобы разделаться с ними. Для немцев, в свою очередь, чешские добровольцы были «предателями», нарушившими присягу и изменившими своему Императору Францу-Иосифу, так что ненависть их действительно была взаимной. Таким образом, противостояние в Сибири дополнительно приобретало ярко выраженный национальный характер, став продолжением старой чешско-немецкой и чешско-мадьярской борьбы.

Обстановка напоминала пороховую бочку, и было достаточно одной искры, чтобы прогремел взрыв. Этой искрой стал так называемый «Челябинский инцидент».

* * *