Белое и красное

Он погладил ее по голове. По-братски нежно, хотя прежде вроде бы не приходилось успокаивать ее, ей этого было не надо. Их встречи, в зависимости от ночных дежурств Петра Поликарповича и Тани, проходили почти в молчании. Лежа рядом с ней на своей узкой кровати, Ян впервые в жизни осознавал, как дорога ему близость этой милой девушки, какое счастье чувствовать ее рядом.

— Поклянись, поклянись, любимый… — Ольга умолкла, внимательно и напряженно всматриваясь в него непонятно откуда взявшимися в их семье темными, горящими глазами.

Поклянись, что меня никогда не оставишь! — хотелось ему услышать.

Почему-то вспомнилось, как в компании ссыльных поляков, молодых мужчин, собравшихся у Антония, они, чуть подвыпив, горячо спорили, кто лучше умеет любить — польки, русские, тунгуски, татарки или якутки.

— Поклянись, поклянись, любимый, что не дашь себя убить никому!

Это было так неожиданно, что Чарнацкий вздрогнул. «Она меня любит, — понял он. — Любит, а я и не догадывался. Тихая, не созданная для этого бурного времени, беззащитная Ольга».

— Никому не дашь себя убить. Ни белым, ни красным, ни этому страшному атаману… и ни своим полякам… Никому, — шептала она. — Знаешь, я почти уверена, если бы я заставила Колю поклясться, что он не даст себя убить…

Он взглянул на Ольгу. Нет, она смотрела на него открыто и доверчиво, но то, что говорила, было каким-то кошмаром. И самое удивительное, сказанное не оскорбляло его, как и слова о том ее Коле, погибшем в Пруссии.

— Ну как я могу поклясться тебе? Это те, кто станет целиться в меня, должны…

Он хотел все обратить в шутку. И даже прицелился, будто из винтовки. Она быстро отвела в сторону дуло этой несуществующей винтовки, словно отводила от него опасный выстрел. И столько было в ее движении отчаяния, как и в словах, только что ею произнесенных!

— Поклянись… Не спрашивай ни о чем, поклянись.

На следующий день он должен был дать ответ Лесевскому, примет ли участие в экспедиции, которую злопыхатели из польского Комитета называли походом на Сан-Доминго[19].

— Поклянись! И можешь ехать…

Он почувствовал ее дыхание на шее.

— Ехать?

— Ведь ты уезжаешь? Я знаю. Почему? Зачем тебе это?

Она опять спрашивает, хотя из ее же слов понятно, что знает, предчувствует его ответ.

— Я буду ждать тебя…

«Значит, верит, что вернусь», — обрадовался он. И действительно будет ждать. Терпеливо. Она не из тех женщин, которые, как Ядвига или Ирина, срываются из дома на поиски своего мужчины, увеличивая хаос и общую неразбериху. Мир уже давно свыкся с мыслью, что женщина, как и мужчина, многое может пережить… И даже больше.

Вспомнилась Ирина. Где-то она сейчас? Если на Дальнем Востоке, непосредственная опасность ей не грозит. А если попала к Семенову? Казаки, буряты, монголы, китайцы, белые офицеры — все, кто шел с атаманом, кто связал свою судьбу с этим авантюристом, — сейчас под ударами войск Лазо отступают от железной дороги. Об этом писали большевики в газетах.

— Буду ждать, слышишь, любимый.

— Я еще не решил. Не решил… Не знаю ничего, Ольга.

Новый порыв ветра с Ангары. «Так и не удалось съездить к Байкалу», — с сожалением подумал Чарнацкий. А перед глазами, как на фотографии, появился Якутск, его убогие улочки, по которым ветер гоняет пыль, мусор, полноводная Лена и низко, над самой водой, два летящих лебедя.

— Ты никогда не видел, как красиво цветет наша сирень. Ведь не видел?

Ольга встала и подошла к кусту. Ей не хотелось, чтобы их разговор окончился на грустных нотах.

— И не увижу, — сказал он. — Когда приехал, сирень уже отцвела. А уеду — еще не расцветет.

— Идем в дом, — попросила Ольга, подходя к нему. — Идем поскорее…

Да, настал час выбора. «Надо определиться», — убеждал себя Ян. С кем же он? С теми, кто ожидает падения большевиков, чтобы надеть польские мундиры с орлами? Или с рабочими Варшавы, Лодзи, Силезии, которые без офицеров, с одним молоденьким командиром отправлялись в далекий путь? В историю? А может, это всего лишь авантюра? И она кончится поражением? Если падет власть большевиков, победит та, старая Россия. А ее он очень хорошо знал, у него не было сомнений, как будет тогда выглядеть карта Европы и что станет с независимостью Польши.

Лесевский дважды предлагал ему вступить в польскую революционную роту, вспоминал Якутск, потом перестал говорить с ним об этом. Только попросил еще раз рассказать о Якутии, о ссыльных, о их жизни, о борьбе с царизмом и непременно о роли поляков в этой борьбе. Лесевский, отмежевываясь от одной формулы восприятия поляками происходящих событий, придерживался другой.