Белое крыло

Почему-то они не стеснялись длительных пауз в разговоре и не томились молчанием. И в душе не упрекали друг друга в скрытности. И не казнили себя и не искали вопросов. Вероятно, тут таился глубокий внутренний такт. И, может быть, накапливалась великая и взаимная сила чувств, еще смутная, скрываемая и в то же время уже ощущаемая, но чистая, светлая и чуждающаяся обычных слов.

Две мысли последнее время волновали Юрия. Казалось, они были разные, отдаленные одна от другой по понятиям, но обе мучительно жгучие, ни на минуту не выходящие из головы, сладостно и магнитно-влекущие: яхта - творчество, и Людмила - любовь... Да, творчество, а не просто работа! Да, теперь уже любовь, это Юрий чувствовал и признавался, а не просто знакомство! Разные мысли, разные увлечения. Но они для Юрия как-то непонятно объединялись, переплетались, жили вместе. Как будто любовь к Людмиле давала ему больше силы, смелости, уверенности для осуществления мечты - создания яхты. И как будто бы творчество - строительство маленького быстрокрылого корабля - давало ему право на любовь.

На аэродроме Юрия встретили Клавдий и Дениска.

- Ох, кэптэн, до чего же мы дошли без вас! Соскучились!

- Как "Диана"? Продвинулась?..

- О, наша "Дианочка" растет не по дням...

Юрий хотел спросить о Людмиле, но удержался. Стал расспрашивать о бригаде, об отношении дирекции, об Илье Андреевиче.

- Бригада работает в том же составе, - весело докладывал Малыгин. Директор материалы дает. А сегодня дал мне машину, чтобы тебя встретить. А Илья Андреевич что-то приболел. Надо его навестить. Но ты, наверное, проголодался, бедный наш капитан. Похудел даже. Поедем скорее в столовую.

- Я завтракал, есть не хочу.

- Никаких разговоров, - запротестовал Клавдий. - Правда, я тоже завтракал, но некоторое количество калорий не повредит. Да и наш Денис уже несколько дней не питался в ожидании тебя.

- Я сегодня завтракал, - сказал Дениска.

- Ничего, пища располагает к разговору, - сказал Клавдий. - Все равно скоро обед. Вот мы и пообедаем. А потом на работу, у меня время выходит.

Юрий подумал о том, что мама сейчас на работе, Людмила - тоже. И он решил сразу же поехать на судоверфь. Однако сдался на уговоры Клавдия, и друзья завернули в столовую.

А потом Юрий поспешил в цех на свидание с "Дианой"

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Юрий написал всего одно письмо, и то очень короткое и сдержанное. Это не только огорчило, но даже обидело Людмилу. Она терялась в догадках. Может быть, он заболел?.. Или увлекся в поездке своими яхтенными делами и забыл о ней?..

После его отъезда она часто приходила в яхт-клуб и на "Звезде" заменяла недостающего матроса. Клавдий Малыгин на время поездки Юрия оставался на яхте за рулевого.

Выезды на "Звезде" проводились поздно, почти к ночи, потому что Клавдий после работы, по обыкновению, обстоятельно перекусив и чуть отдохнув, снова возвращался на судоверфь. Вместе с бригадой добровольцев он "творил" "Диану". Он действительно творил ее, как художник, как скульптор, как композитор, с волнением, любовно и самозабвенно.

От работы по шаблону и стандарту на шлюпках и катерах Клавдий уставал. Скучное, приевшееся серийное производство. Строя "Диану", он испытывал творческое наслаждение. Сшитые в темпе производственной программы и плана, катера и шлюпки с судоверфи уходили в чужие руки. На "Диане" же Клавдий будет плавать сам. И это многое значило. Внешне яхта должна быть скульптурной, в движении - легкой, как песня на просторе.

Письмо от Юрия Людмиле передал капитан гавани Кукин. Вначале она обрадовалась, а прочитав, обиделась и даже тихонько расплакалась. Она ждала письма большого, теплых слов и чувств, желания встречи. Но в письме ничего этого не было. Было коротко и, как показалось Людмиле, холодновато: все хорошо, многое повидал, кое-чему поучился, все время думаю о нашей "Диане", скоро буду дома. И все. Конец письму, если не считать подписи.

Если среди людей Людмила Багрянцева всегда казалась независимой, даже чуточку гордой и слишком самостоятельной, то, оставаясь наедине с собой, она легко предавалась сомнениям и мучительно переживала свои неудачи.

Она родилась в этом городе, на берегу могучей и величественной реки, невдалеке от моря. И любила она не столько город, сколько именно реку, то тихую, как будто дремлющую и по-богатырски дышащую, то норд-вестом разгневанную, поднявшую в мятеж многометровые, звероподобные, гривастые волны и страшную в такие дни.

В этом городе мореходов, речников и кораблестроителей нелегко найти мальчишку в десять лет, который не умел бы плавать. А Люда на шестом году, купаясь со своей воспитательницей из детского садика, стала легко держаться на воде. Она не боялась воды, наоборот, вода тянула ее к себе. И в садике ее прозвали уткой. Каким-то особым чувством она легко восприняла простое правило: не барахтаться, не бить по воде беспорядочно руками и ногами, а лежать спокойно, дышать также спокойно и глубоко. Легкие и свободные движения рук и ног - и ты поплывешь!