Один из таких особо торжественных премьерных концертов хорошо запомнился Марусе, так как он увенчался громким скандалом. Накануне Девятого Мая, Дня Победы, Фонд помощи жертвам Холокоста при поддержке Фонда Сороса наметил провести Фестиваль Современного Искусства, в рамках которого, помимо выставки живописи в Манеже, должен был состояться праздничный концерт в Малом зале Филармонии. Каждый из участников, проект которого был предварительно одобрен организационным комитетом, помимо всего прочего, получал еще и крупную сумму денег, необходимую для реализации своего замысла. Поэтому Руслан тоже заявил Большую Симфоническую Ораторию, посвященную жертвам нацизма, и этот проект, в числе прочих, был одобрен организаторами.
Накануне премьеры, о которой, как обычно, с помпой было объявлено петербургской общественности, все сотрудники Академии Мировой Музыки собрались около дома, где располагалась Академия, и где их уже ждал специально арендованный автобус. На сей раз, так как премьера была в Малом зале Филармонии, предполагалось поставить фонограмму, а большинство из них должно было изображать хор и музыкантов, имитируя игру на скрипках, рояле, барабане, виолончели, на которых почти никто играть не умел и которые были спешно позаимствованы у знакомых или взяты напрокат. Дирижировать должен был Светик, а сольную партию в хоре было поручено исполнить Николаю. Николай, как всегда, опаздывал и, видимо, должен был подъехать прямо к Филармонии, Светик же всю дорогу пребывал в диком возбуждении, бегал по автобусу и просил у всех пятьдесят рублей на водку, обещая сегодня же вечером отдать, потом он немного успокоился и стал приплясывать под звуки Седьмой, Ленинградской, Симфонии Шостаковича, которую Руслан поставил в записи на полную громкость, эта симфония, в частности, звучала в музыкальной передаче, которую Руслан вел на одной из молодежных питерских радиостанций. Симфония периодически прерывалась биографическими справками из жизни Шостаковича, комментариями Руслана, а также не имеющими прямого отношения к теме передачи его обращениями к питерской молодежи: «Дети, отнимайте у своих родителей наркотики и порнографию. Не разрешайте им пить и курить!»- вообще-то, на этом месте должна была быть рекламная заставка, но Руслан настоял, чтобы звучала именно эта фраза. Вскоре передачу все-таки сняли с эфира, и скорее всего, именно из-за этого.
Оратория называлась «Розовые треугольники», поэтому у всех оркестрантов и хористов на полосатых робах заключенных были наклеены розовые треугольники — так нацисты в концлагерях метили гомосексуалистов. Кроме того, каждый из них имел при себе свечу, так как все происходящее, отчасти, было стилизовано под прощальную симфонию Гайдна. Когда хор и оркестранты расположились на своих местах, на сцене появился Светик в костюме Людовика XIV и в огромном белом парике, сильно напудренный и накрашенный, что тоже было стилизовано под Гайдна. Помимо всего прочего, на возвышение, где должен стоять дирижер, он зачем-то еще поставил небольшую табуреточку и встал на нее, кокетливо и жеманно кланяясь и посылая во все стороны воздушные поцелуи. Вскоре в зале погас свет, скрипачи вскинули смычки, Светик взмахнул дирижерской палочкой и тут раздались первые аккорды известного сочинения Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра», которое Руслан почему-то решил выбрать в качестве вступления. Далее у него должны были звучать отрывки из «Кольца Нибелунгов» Вагнера и «Кармина Бурана» Карла Орфа. Однако до них на сей раз дело не дошло. При первых звуках музыки на сцену с накрашенными губами, синей бородкой и в золотых колготках, в костюме а-ля Людвиг Баварский жеманной походкой вышел Николай. Нашить на свои наряды розовые треугольники и Светик, и Николай категорически отказались.