Беломорье

— Не дает Федотов мне больше забора! Велит тебя домой вести. И на твое имя сулит забор открыть… Что же мне делать?

«Опять драться будет?» — нахмурился Васька. Но здесь отец был не у себя и потому не казался таким страшным. «Сам бить не стану, а отбиваться буду!» — подумал Васька, боязливо поглядывая на костлявые руки отца.

Дожидаясь ответа, отец понурился, и только сейчас Васька заметил, как сильно он исхудал и состарился.

— Мать ладит швейну машину продать. А ведь ею, сам знаешь, все чего-нибудь да добывала, — еле шевеля губами, проговорил старик Бобров и опять умолк.

— Мне отсюда, батя, не уходить, — решительно ответил Васька. — Дедка за свой век хоть дом поставил, а ты-то и прожить не в силах! Это ли житье завидное?

— У отца я один был, — словно в чем-то виноватый, еще сильнее понурился Бобров, — а у меня вон сколь детей народилось. Одна была надежда на тебя, как на старшого…

— Как хошь, а в кабалу не пойду! Легше в петлю залезть, чем век мытариться!

Старик вздохнул. После длительного молчания, стыдливо отворачиваясь, он робко проговорил:

— Може, поможешь малость? Машину проедим, так ведь совсем забедняем… Пожалей нас, сынок!

То, что отец, обычно крутой на расправу, сейчас не требует, не велит, а стыдливо просит помочь, так потрясло Ваську, что у него задрожали губы. Старик не видел произведенного впечатления. По-прежнему стыдясь взглянуть на сына, принимая его молчание за отказ, он встал и, покачиваясь из стороны в сторону, шагнул к дверям.

— Ты куда, батя? — пугаясь, выкрикнул Васька. — Да разве я отказ дал? Вот бери, бери! — И, вытащив из-за голенища валенка тряпицу с накопленными деньгами, он торопливо сунул ее в бессильно висевшую руку отца.

Тот бережно развернул тряпку, увидел свернутые в трубочку деньги и, не считая, сунул их за пазуху. Затем повернулся к сыну.

— Спасибо вам, Василий Яковлич, — тоном, каким он говорил со своим хозяином, певуче произнес Бобров. — Очень мы вами довольны.

Парень молчал, подавленный поведением отца и своим поступком. Бобров помедлил и, чего-то смущаясь, невнятно, скороговоркой произнес, проглатывая окончания слов:

— А еще просим у вас, Василий Яковлич… прощения… за недавнее… Не взыщите за обиду…

Старик отвесил поклон, едва не касаясь пола опущенной рукой, и тихой поступью вышел за дверь, осторожно, без стука, прикрыв ее за собой.

Васька тяжело опустился на лавку. Не стало сбережений на заветную обнову!

В этот день на бирже, а вечером за едой, у одиннадцати парней только и было разговора о случившемся. Виновник события отмалчивался, не прикасаясь к еде и не замечая, Что стряпуха, огорченная не меньше других, нет-нет да и задерживает на нем свой взгляд.

2

В жизни часто бывает, что малые события порождают большие дела, чреватые серьезными последствиями.

Получив от сына деньги, старый Бобров не стал их беречь. Прежде всего в нем пробудилась отцовская гордость. Старику захотелось похвалиться перед земляками — вот, мол, каким ладным вырастил он своего сына! Заговорила в нем также ненависть подневольного к хозяину, от милости и капризов которого приходилось зависеть всю горестную жизнь.

Закупки в лавке, по обычаю, полагалось делать вдвоем: муж вез санки с мешками, жена несла под мышкой четверть. Не приходилось еще Боброву шествовать по улице, чтобы сделать закупки на наличные деньги, заработанные сыном. Радостно было видеть ему, что к окнам домов прилипают лица односельчан, и было понятно, что наблюдатель сообщает домочадцам:

— Бобровы к Сатинину пошли. От Васьки деньгами раздобылись!

«Ведь вот люди как дивляются. Говорили, мол, Васька отцовскую семью бросил, а глянь, хрещеные, Бобров на Васькины деньги семью свою прокормит», — усмехался в бороду Бобров, таща санки. К великому огорчению Боброва, в лавке Сатинина никого из покупателей не оказалось. Когда жена подала хозяину четверть для масла, Бобров, раздосадованный, что нет свидетелей его радости, недовольно забурчал:

— Подсолнечного лей, Федор Кузьмич. Хватит нам конопляное зобать! Кажись, на ноги встаем! Хоть хозяин нас и не милует, да, вишь, Васька, сынок мой старшой, не забыл отцову семью! Не сдохнут Бобровы с таким сыпком!

Вложив воронку в горло четверти, Сатинин осторожно кружку за кружкой стал лить масло. Глядя, как наполняется четверть, Бобров проглотил слюну и, так как Сатинин отмалчивался, добавил:

— Всей покруте теперь дорога ясна — на завод сыновьям идти надо… Только там и спасение стало!

На этот раз, покачивая головой, Сатинин ласково прошелестел:

— Мне ли, Яков, в федотовски дела мешаться? Всяк хозяин свои дела блюдет. Моя покрута, будто, не зла на меня. А про завод это ты зря баишь, — не было досюльное время заводов, и жили люди, кажись, лучите нынешнего! Негоже помору по заводам мыкаться, кому же тогда рыбку ловить?