Беломорье

— Раз уж Александр Иванович с Ремягиным и Антоновым порешили, так мне ли прекословить, — говорил обычно хозяин. Видя фамилии этих именитых людей, хозяева послушно ставили вкривь и вкось свои подписи на листке, адресованном министру.

В Ковде собрание хозяев и сбор подписей прошли так же легко, как и в соседних Чупе и Керети. Магическую роль здесь сыграла четко выведенная мелкой вязью подпись Ремягина.

— Ежели сам батюшка подпись дал, так где уж мне, убогому, насупротив идти? — заявил главный из ковдских хозяев. Он встал, перекрестился двумя пальцами, кланяясь позолоченному, в яркой эмали кресту, и подписал петицию. За ним послушно поставили подписи трое других односельчан.

Утром с выездом произошла заминка. Лошадь была отправлена за сеном, и от нечего делать Двинской пошел побродить по улице. Не прошел он и пяти изб, как из школы выбежала женщина и тихо окликнула:

— Товарищ Двинской!

— Вы политическая? — удивился он.

— Нет. Я местная учительница. Я о вас слышала. Зайдите ко мне.

Двинской вошел в учительскую квартиру — маленькую комнатушку при школе. Стены были выбелены мелом. У одной стены стояла койка, покрытая серым одеялом. Около другой — столик и табурет. Простыней прикрыто не то пальто, не то платье. Под посудником чернел небольшой сундучок. На столе лежала пачка книг, перевязанная бечевкой.

«П. Милюков. Очерки и о истории русской культуры», — прочел Двинской. Тут же лежала почтовая обертка из Петербургской книжной лавки Базлова, адресованная в Ковду.

— Зачем вам очерки? — удивился Двинской. — В сельской школе этого не проходят!

— Врагов надо изучать, чтобы лучше бить, — наставительно проговорила она, почему-то озабоченно глядя на гостя.

Двинской не любил вглядываться в лица. У него была плохая зрительная память. Но ответ девушки насторожил его, и он внимательно посмотрел в бледное лицо учительницы; большие выразительные глаза и гладко зачесанные волосы с пробором посередине врезались ему в память. «Некрасивая, но душевная», — подумал он.

На столе стояла тарелка с остатками овсяной каши и следами конопляного масла.

— Наверное, невкусно? — откровенно заметил он.

— Зато дешево, — так же откровенно ответила она.

— А на очерки, поди, трешку истратили?

— А хотя бы и больше? Они нужны для развития, — запальчиво сказала она и затем другим тоном спросила: — Вы куда едете?

— Еду в Княжую, потом в Кандалакшу…

— А после Кандалакши — никуда?

Обдумывая что-нибудь или принимая какое-либо решение, Двинской обычно прищуривался. И сейчас, щурясь, он решал: стоит ли ему заезжать к Тулякову? Судя по сдержанному тону письма, тот против промысловой кооперации. Пока спорить было преждевременно и бесцельно. Вначале надо осуществить свой план, а уже затем принимать бой! И, рассеянно смотря в настороженное лицо девушки, Двинской ответил:

— Больше никуда.

Глаза учительницы, горевшие каким-то внутренним светом, погасли. Она опустила голову и разочарованно прошептала:

— Жаль.

— А куда бы вы хотели, чтоб я поехал? — спросил вдруг Двинской.

— Из Кандалакши — в Корелу.

— К Тулякову? — сразу сообразил Двинской.

Она утвердительно кивнула.

— Я сейчас об этом думал и решил, что теперь не поеду. Вначале осуществлю задуманное, а уж затем встречусь с ним… А вы его знаете?

— Видела один вечер, когда жандарм вез его из Архангельска…

— Долгонько вы в Ковде… Словно наш брат, политический, ссылку отбываете. А куда летом ездите?

— Никуда.

— Деньги бережете? — пошутил Двинской, разглядывая ее когда-то черное; полинялое от стирки платье.

— А я бы на вашем месте поехала в Корелу, — по-детски задушевно, робко касаясь рукой его плеча, сказала учительница.

— А вам что мешает навестить Туликова летом?..

— Туда только зимой попасть можно, летом не проберешься. А зимой ребят надо учить… Зря не хотите ехать. Ведь ему, бедняге, так скучно без товарищей.

Слова учительницы тронули Двинского. В раздумье он прошелся по комнате.

— Мы друг друга пока еще не поймем, — признался он наконец. — А я не хочу ехать к нему приготовишкой… Хочу поехать победителем!

Так как она явно не хотела дать на прощание руку, он взял ее за локоть.

— Не сердитесь, женщинам этого не понять.

Двинской вышел на улицу. Над крыльцом соседней избы синела дощечка с белой надписью «Почта». Двинской решил зайти. Он написал коротенько Александру Ивановичу, как идут дела, и подал письмо чиновнику.

Пока почтовик выписывал квитанцию на заказное письмо, Двинской заметил на его столе конверт с непогашенной штемпелем маркой. Почерк показался очень знакомым. Александр Александрович вынул из кармана конверт с письмом Туликова. Адрес был написан той же рукой.

— Это чье письмо? — спросил он.

— Монашки. Сказать понятней — нашей учителки. Безвыездно в Ковде сидит. Который год в лавке, кроме пшена да конопляного масла, ничего не покупает, а на книги денег не жалеет! Поди, вся горница у ней книгами завалена?

Никаких полок с книгами в комнате учительницы не было, и это заинтересовало Двинского. Выйдя с почты, он постучался к учительнице, но на стук она не отозвалась.

8