Белорусский узел

3. Мы должны понимать — что стоит на кону. В России — именно из-за её имперского характера — было мало внутренних войн. Да, приходилось воевать на границах, приходилось отражать нашествия, последнее — в сорок пятом. Но если сравнить с тем, сколько войн, религиозных, феодальных, между государствами и союзами государств, мировых — прокатилось по Европе — у нас детский сад по сравнению с этим. Во многих местах России — войны не было уже несколько сотен лет. Так вот — если допустить фрагментацию России по указанному выше проекту — войны вспыхнут на всей её территории, потому что формирование национальных государств без войн с соседями невозможно. Невозможно! И это надо понимать. Один из уроков распада СССР в 1991 — мирный и бесконфликтный расход по национальным квартирам — проблем не решает и от войн не гарантирует! Проблемы надо обсуждать и решать, а не бежать от них разделом страны!

4. Перед нами вполне законченный неонацистский проект, направленный не только против России, но и против порядка вещей в Западной Европе. Надо понимать, что Восточная Европа и особенно — пояс постсоветских стран — это зона особого риска. Национальные государства только формируются, памяти о войне у молодого поколения нет никакого, генетической памяти, какая есть у всех европейцев тоже нет, нет и исторического страха, который в Европе рождён несколькими общеевропейскими войнами. Поэтому соблазн «перекроить всё» очень велик, а неонацистский проект — в таком случае самый подходящий. Пример Украины — говорит, что неонацизм может появиться очень быстро и зайти очень далеко.

WEREWOLF0001

Минск, Беларусь. 11 августа 20*** года Продолжение

— Скорая. Идёт слева!

— Взять на прицел, наблюдать, мне некогда.

— Принял!

Захлопал Вепрь

— В Скорой духи. Минус один…

Он не отвлекался на это — ему важно было понять, есть ли кто на крыше. У него — было ощущение, что есть. А он — доверял своим ощущениям.

В следующую секунду — раздался выстрел… пуля прошла рядом с его головой — и он услышал, как тяжело рухнул рядом его напарник. Его винтовка замолчала.

Ах ты… б…

Он моментально сдал назад… в темноте чердака его не достать, это нереально. Напарник — лежал навзничь…

— Паша!?

Он уже понимал, что напарник мёртв — просто потому, что слишком часто видел мертвецов, чтобы ошибаться… видел, как это происходит. Но все равно отказывался верить.

— Паша!

Пульса не было. Ни на сонной, ни на запястье.

— Дыши, козёл!

Он ударил напарника в грудную клетку, пытаясь запустить сердце, потом — ещё минут десять делал искусственное дыхание и массаж сердца. Пока не понял — бесполезно.

Бес-по-лез-но.

За чердачным окном шла война — хлопали гранаты, трескали петарды, раздавали выстрелы. А тут, в тёмном, пыльном чердаке — было тихо, и в луче света из чердачного окна — медленно кружились пылинки.

Он уставился на них, как на Откровение, пытаясь понять, как теперь быть. Что — делать?

В кого теперь стрелять.

По железу крыши — словно хватили молотком, посыпалась пыль со стропил и появилась лишняя дырка. Это — снайпер. Тот самый. Он — заметил их, и, наверное, понимает, кто они такие. Он хочет продолжить игру.

Игру, в которой ставка — жизнь.

Он посмотрел на лежащую рядом с ним винтовку. Надо переходить на другую позицию, вызывать помощь, надо продолжать игру.

Или…