Белоснежный роман

…Маленькая Настюша подтягивала стул к любимому окну в доме – к тому, из которого открывался вид на близкий лес за забором, куталась в большой, невесомый, пушистый и теплущий чудесный бабушкин платок, который назывался «паутинка», приносила и ставила на подоконник кружку с горячим компотом и тарелочку с овсяным печеньем, которое испекла и совсем недавно достала из духовки бабушка, – еще теплое, пахучее, с тягучей плотной начинкой.

Настюшка забиралась на стул, старательно закутывалась в платок, укладывалась животом на широкий подоконник и завороженно глядела, как мечутся за окном снежные вихри – то пролетая мимо стремительными белыми длинными черточками, то закручиваясь, а то бросаясь в стекло в отчаянной попытке ворваться в дом.

– Нет, – шептала им маленькая Настюшка. – Мы вас не пустим. Вас нам не надо, у нас тут все хорошо и все дома.

И довольная, громко хрумкала рассыпающейся теплой печенькой и прихлебывала горячий компот.

А у нее за спиной дедушка с бабушкой тихо обсуждали какую-то новую прочитанную ими книгу, или передачу телевизионную, или кино, которое они посмотрели – они всегда так делали – что-то читали друг за другом или смотрели вместе, а потом обсуждали прочитанное или просмотренное.

В кухне над чем-то весело смеялись мама с папой, которые готовили ужин для всех, и мама, звонко хохоча, все повторяла:

– Ну, Юра, ну что ты выдумываешь?

– Я даже не сочиняю, – смеялся в ответ папа.

В печке трещали дрова, поскрипывал, тихо урча, довольный натопленный дом, пахло яблоками и пирогами, и Настюшка с щекочущим игривым испугом придвигалась совсем близко к окошку, почти утыкая в холодное стекло свой маленький носик, и смотрела в эту страшную вьюгу там в темноте, и знала, что ничего ей на самом деле не страшно, потому что она в домике, и они все вместе.

И она снова хрумкала печенькой, шумно отхлебывала компот и чувствовала полную гармонию своей маленькой жизни, ее нерушимую защищенность и абсолютное счастье.

И единственно правильное мироустройство всего вокруг.

Она развернулась от окна и, грустно улыбнувшись, посмотрела на Максима.

– До сих пор помню те свои ощущения, такими сильными и яркими они, наверное, были.

Максим даже не шевелился, боясь спугнуть это ее настроение и тонкую нить воспоминаний, в которые она так сильно погрузилась. И такая странная смесь счастья и печали в чистом неразбавленном виде отражалась у нее в глазах.

– Твои дедушка с бабушкой жили в деревне? – очень тихо, осторожно спросил он.

– Нет. Они москвичи, просто у нас был дом в Подмосковье. Старый и очень добротный дом, который построил еще бабушкин папа, мой прадед. Дом и большой сад.

Дом был крепкий, большой и надежный, как Кремль, и окружал его яблоневый сад.

Великолепный, радушный и загадочный яблоневый сад.

На Яблочный Спас дедушка отбирал самые красивые яблочки из скороспелок и ездил в соседний небольшой уютный городишко освящать их в церкви. А из освященных яблок выбирал одно – самое лучшее, самое налитое, непременно с красным бочком и хвостиком с листочком, гордое, красивое, приносил его Настюшке и торжественно вручал:

– Вот, внученька, тебе предводителя яблочного, – говорил он. – Попроси, чтоб год урожайный да добрый для яблочек наших был. И пошепчи ему все хорошее.

Настюшка нюхала это важное яблоко, громко втягивая в себя его запах, старательно шептала «предводителю» пожелания всякого добра, а потом вместе с этим нашептанным добром и съедала до косточек и хвостика с листочком.

И то ли какой-то там яблочный дух ее пожелания слышал, то ли дедушка, с любовью и тщанием ухаживавший за каждым деревцем в саду, знал какие-то особые, волшебные слова, но урожай они всегда собирали знатный.

Яблок было очень много. Дедушка проверял каждое, внимательно просматривал: если какое кривенькое, побитое или с отметинами – то на готовку, а красивые, налитые, да тугие от сока спелого – те складывали на чердаке в больших деревянных коробах, пересыпанных специально привезенной с дальней лесопилки пахучей стружкой, и они долеживали аж до весны.

Из яблок готовили джемы, варенья по особым рецептам, яблочный уксус целыми бутылями, разнообразные настойки, делали сидр и даже гнали самогон, да не простой, а затейливый, по старинным немецким рецептам в несколько перегонок – немного, как говаривала бабуля, «для себя на праздничек и гостям в подарочек».

А еще варили настоящую пастилу, которую требовалось постоянно помешивать, уваривая из пюре, и пахла она так, что Настена не выдерживала и таскала ложками мягкую тягучую массу прямо из огромного таза из-под руки бабушки или мамы, размешивающей ее.

И, понятное дело, яблоки раздавали коробами и ведрами друзьям и соседям вместе с другим щедрым урожаем с ягодных кустов и грядок.

Но самым главным, самым великим летним событием был, конечно же, их неповторимый, великолепный струдель!