Белосток — Москва

И в самом деле, судьба сжалилась над нами: спустя два или три месяца маме позвонила ее бывшая коллега по Институту военных переводчиков и сказала, что в журнале «Советская литература» на иностранных языках создается польское издание и там нужны переводчики на польский, правда, для внештатной, но постоянной работы. Волнуясь, мы пошли туда обе на следующий же день. Нас принял ответственный редактор польского издания Валериан Арцимович — переводчик польской поэзии, бывший майор 1-й Польской армии, сформированной в СССР, поляк, рожденный в России и до войны уже успевший побывать в лагерях из-за своего польского происхождения. (Его освободили досрочно, так как, когда в СССР в 1943 году начали формировать Польскую армию — поначалу Дивизию им. Костюшко, — оказалось, что среди бывших граждан Польши, годных к военной службе, почти не осталось этнических поляков, всех увел с собой генерал Андерс. И тогда стали советских поляков выпускать из лагерей — не формировать же, в самом деле, польскую дивизию из одних евреев.) Арцимович, побеседовав с нами, велел нам сделать пробные переводы и примерно через неделю, когда их одобрила внештатный редактор-стилист Мария Долинская, объявил нам, что мы выдержали испытание и отныне будем регулярно переводить для журнала. А еще через какое-то время, когда я принесла очередной перевод, Арцимович предложил мне штатную должность контрольного редактора. Моей радости не было предела. Поначалу я, правда, опасалась, что меня, как всегда, не утвердит отдел кадров, но потом поняла, что для некоторых специальностей в этом смысле делаются исключения. Ведь польским читателям «Советской литературы» трудно было бы объяснить, что тексты переведены неграмотно по той причине, что в Москве нет людей с подходящей анкетой, хорошо знающих польский язык. Те этнические поляки, которые не ушли с генералом Андерсом, в подавляющем большинстве репатриировались в 1946–1947 годах, и у отдела кадров не было выбора (точно так же, как незадолго до этого — у отдела кадров МВД).

Меня утвердили. И конечно же, когда ровно через полгода после того злополучного медосмотра позвонила капитан Иванова, я ей сказала, что вопрос о моей работе в МВД снят с повестки дня, поскольку я уже работаю в другом месте. А еще через год, когда нам добавили в штатное расписание вторую редакторскую должность, на нее опять-таки приняли еврейку, Анну Крейдлину из Ровно, которая как раз окончила польское отделение филфака МГУ. Во время войны в Ровно у нее погибли родители и брат (сама она накануне войны приехала в гости к московской тете), а воспользоваться репатриацией она не смогла по той же причине, что и я: у нее тоже был муж, родившийся в СССР, и маленький сын от этого брака. Чуть позже в том же 1950 году у нас появилась еще одна сотрудница (два корректора и машинистка, пожилые женщины, работали в редакции с самого начала), редактор-практикант, на этот раз чистокровная полька, родившаяся в Польше, Эва Василевская, дочь известной писательницы и общественной деятельницы Ванды Василевской, чьи ортодоксально коммунистические взгляды она, кстати сказать, никогда не разделяла. Мы все три дружно работали вместе более сорока лет, до момента закрытия нашего журнала. Впрочем, у Эвы был в штатной работе длительный перерыв, о причинах которого мне хочется рассказать.

Эва, как уже говорилось, поступила на работу в качестве редактора-практиканта. Из самого названия следовало, что это занятие временное. И действительно, редакторы-практиканты из других языковых редакций (наш журнал выходил в ту пору на пяти языках — польском, английском, испанском, немецком и французском, позднее появились также японское, венгерское, чешское и словацкое издания), попрактиковавшись у нас, находили себе работу в других местах. Но организаций, где требовался бы редактор со знанием польского языка, в Москве тогда практически не существовало. Неудивительно, что Эва расстраивалась по этому поводу, и, проработав у нас пару лет, на очередном производственном совещании, которое проводил тогдашний главный редактор журнала Николаев, она попросила слова и сказала, что хотела бы узнать, какие у нее перспективы на будущее. Нельзя же быть практиканткой до бесконечности. О чем, мол, думало руководство, учреждая такую должность? Николаев очень смутился (как-никак претензии предъявляла дочь Ванды Василевской, с которой нельзя было не считаться) и ответил, что Эва совершенно права, руководство в ближайшее время займется этим вопросом и какой-нибудь выход, несомненно, найдется.