Бельский: Опричник

— Два крыла — принимаю. А что касается разгрома, то этого делать не станем, — подвел Богдан итог разговора с воеводами стрельцов и детей боярских. — Пойдем с миром. С ласковым словом. Кто этого не поймет, пеняет пусть на себя. Предупредите рядовых ратников, десятников и сотников, чтоб мечей не выхватывали почем зря, не пускали бы в ход рушницы. Пушек с собой вообще не возьмем.

— Очень рискованно без пушек.

— Верно, риск велик, но и польза немалая. Будет больше веры нашему доброму слову. Главная наша цель: выяснить причину, побудившую к мятежу. А она есть. Известно же, что дыма без огня не бывает.

Больше никто не возражал. Разумным или нет посчитали воеводы решение своего начальника, но доказывать свою правоту не стали. Бог спросит с отдающего приказы. Принялись делить наличные силы. Те, кому предстоял путь по Свияге, просили побольше сотен, объясняя, что у Чебоксар придется останавливаться, а он укреплен основательно и, если по доброй воле не откроет ворот, нужно будет часть сил оставить для осады и переговоров. Если и это не подействует, предстоит штурм. Кольнуло это самое «если» Богдана: он же предупреждал мечей не вынимать из ножен, но ратники — они всегда ратники.

— Идем до Чебоксар вместе. Суда, кому путь до Свияжска, пойдут головными и у Чебоксар не остановятся. Проследуют дальше, а я останусь. Добившись переговорами своего, вернусь к устью Суры. Если удастся, возьму с собой влиятельных старейшин, кто станет пособлять мне в успокаивании своих соплеменников.

— Чудно. Не по-воеводски, — хмыкнул стрелецкий голова из Лыськова. — Чудно.

— Цыплят, известно, по осени считают, — невозмутимо парировал Бельский. — Воротившись, рассудим, чудно или нет. А пока, любо иль нет, мой приказ выполнять безоговорочно. Виновных в притеснении черемисского народа, кто бы ни был, брать под стражу. Судьбу их будет решать царь Федор Ивановича по моему слову, слову оружничего. Народ приводить к присяге поголовно, а знатных, по паре от города, брать, не лишая их слуг, с собой. Но не под конвой, но именно с собой, оказывая почести по их родовитости. Трапезовать с ними за одним столом. Собрав всех воедино, пошлем их в Москву, пусть там от имени народа своего присягнут царю-самодержцу, властелину всей Руси. Повторяю еще раз: кто не станет сего исполнять, будет строго наказан как мятежник. И не только моей волей. О неслухах я непременно донесу царю Федору Ивановичу. Все! На окончательные сборы — два дня.

В назначенный час корабли один за другим начали выгребать на стрежень Волги и, подняв паруса, но и не суша весел, покатились вниз длинной вереницей. Первой шла рать свияжская, а главный воевода Бельский со своей сурской ратью шел вторым, держа довольно приличную дистанцию. Когда подошли к Чебоксарам, свияжцы не сбавили хода, корабли же сурской рати частью бросили якоря близ берега, частью ткнулись в пологий берег чуть повыше города, закрепившись на канатных растяжках.

Воевода, не велев воинам покидать палубу, сам с дюжиной своих боевых холопов сошел на берег. Ни у него, ни у его спутников не имелось с собой никакого оружия. Только один лук и несколько стрел.

Риск величайший. Захватят в заложники воеводу, как повернется тогда дело, одному Богу известно; Бельский, однако, смело шел на риск; он надеялся на успех, как надеялся прежде, в Карелии, — тогда он праздновал успех, за что чуть было его не казнили, теперь может повториться то же самое.

На надвратной вышке воротники из горожан, а не из воротниковой стражи.

«Что, побили? Или укрылся гарнизон в детинце?»

— Хочу говорить с воеводой! — объявил Богдан Бельский.

— Мы не выпускаем их из детинца. Решаем, что с ними делать.

Слава Богу, — вздохнул облегченно Бельский и попросил:

— Зовите тогда тех, кто сегодня правит городом. Видите, мы без оружия. Я пришел не лить кровь, а выяснить, чем вы озлоблены, а тех, кто виновен в этом, наказать принародно. Не поверите слову моему, вот моя письменная клятва.

Богдан дал знак лучнику, и тот пустил стрелу в проем надвратной сторожевой вышки.

Долго пришлось ждать Бельскому с боевыми друзьями ответа, но он не выказывал недовольства своего. Прилег даже на траву обочь дороги, предложив спутникам последовать его примеру. Беседовали по пустякам, ожидая ответа, хотя у всех мысли тревожные. Сейчас откроются ворота, и конная ватага захватит их в плен.

Но ворота не открывались, а лишь чуть-чуть приотворились, и послышался требовательный голос:

— Входи, воевода, в город. Один.

Что ж, один — так один. Головой в омут.

Встретил его, судя по одежде, вельможа. С поклоном встретил, хотя глаза выдавали ненависть.

«Крепко озлоблены. Туго придется».

Он не ошибся. Не во дворец повели его, а на площадь, битком набившуюся горожанами. Площадь не безмолвствовала. Она злобно урчала, словно цепная собака, готовая кинуться на незваного и непрошеного гостя. Неуютно Бельскому, если не сказать — страшно. Но поднимается на помост, где стоят несколько, должно быть, самых уважаемых горожан, молодых и седовласых, уверенно.