Бельведер

И конюх показал садовнику, как надобно прихватить барона «под уздцы», чтоб тот не отвертелся, а исполнил обещание.

– Но зачем?.. Скажите, зачем? – Евгения Максимилиановна обернулась и вопросительным взглядом уставилась в статс-даму.

Марфа Богомолова опешила, неуклюже исполнила реверанс: – Не разумею суть вопроса Вашего Высочества. Зачем, что?..

Принцесса Ольденбургская свой вопрос снисходительно развернула:

– Зачем вам, милочка, во время репетиции сценического монолога понадобился конюх?

Богомолова спешно приблизилась к принцессе и с чувством обеспокоенности зашептала ей прямо в ухо:

– Придворного лекаря, господина Тихомирова, Лавра Георгиевича в Бельведере нет.

– Как так?! – вспыхнула очами Евгения Максимилиановна. – Августейшая семья в сей день изволили развеселиться постановкой домашнего театра. Декорации собраны. Актёры костюмированы. Батраков, Максим Ильич уже и доложил о закупке в окрестных хозяйствах десяти вёдер перезрелых томатов по одному рублю и двадцать семь копеек за ведро. Картеж для встречи семьи отправлен. Непременно во дворец прибудет Император, – Ольденбургская подметила: – А ведь, как всем известно, ему уже довольно длительное время нездоровится. Определено лечение. Инъекции самим же лекарем назначены строго и по часам. Так и где же лекарь?!

– Не могу знать, – озабоченно вздохнула статс-дама. – Вчера, как стемнело и по окончанию болеро, сопровождая мадмуазель Софи они убыли на массовые гуляния по случаю и покровительству Вашего Высочества. А, затем намеривались (экономка божилась, что слышала) заглянуть в Стрельну, в имение к Суворову-Рымникскому. Экипаж с кучером отпустили – вернулся. Я и хотела расспросить конюха, возможно, что он ведает, а не давал ли господин Тихомиров кучеру!.. каких-либо поручений на утро? И если нет, то упросить мажордома отправить кучера к становому приставу с письменным уведомлением о срочном розыске, которое и должен был написать этот охламон и прохвост Белецкий.

– Ну и что?

– Так эти болваны всё проспали!

– А что же сам мажордом не обеспокоился? – от возмущения Евгения Максимилиановна даже притопнула изящной туфелькой. С юности имела такую властную привычку.

– Он такой же болван, как и остальные, – уязвила Богомолова. – Ночевал в спальне экономки, очухался лишь к двенадцатому часу. И то, после моего третьего требования… канделябром по подоконнику.

«Значит, вот кто тут мне мебель царапиной испортил», – подметила Евгения Максимилиановна.

– Да они все здесь хороши! Вчера-сь купец Калашник опять же в пьяном возмущении свою благоверную по Петергофу доской гонял.

– Коль уже благоверная, отчего тогда гонял?

– Как повалили, божился, что в ней уселась лярва. А сам-то с баварского пива косой по всей морде…

И далее статс-дама не преминула окунуть Ея Высочество в прочие свежие около-дворцовые интриги и сплетни. А тем временем под звуки полного оркестра и восторженные ликования высокопоставленных дачников императорский поезд уже прибыл на станцию Старый Петергоф.

Глава 4

В столице накрапывал мелкий, для петербуржцев с рождения привычный дождик. Прямо скажем, чертовщина, да и только творится с погодой в этом Петербурге. Тут дождь есть, а там нет. Удивительный каприз здешней природы. Буквально с утра всего лишь в тридцати верстах от Питера ни единого намёка на облачность, солнечно, а к полудню ещё и припекло так, что утекай и ховайся (малоросс: убегай, прячься) в лесную тень и куда там сможешь, а тут сплошь низкие облака и моросит. И спрятаться городскому обывателю от этой мороси негде. Парадные и проходные – на замках. Навесов на фасадах домов нет. И с деревьями, по части озеленения городских кварталов дело обстоит плохо.

Уездный исправник пересёк редко укрытый молодыми липами привокзальный сквер и очутился на набережной Обводного канала.

У Штиглицкого (Ново-Петергофского) моста в этот самый момент стояли двое и, как поначалу показалось Тарасову, вели между собой вовсе случайную беседу.

Одним из собеседников был уже знаком подполковнику, за долгие годы примелькался у вокзальной площади. Тарасов осведомился. Городничий-будочник Павел Прихватов. Крепкий, мордатый мужик лет тридцати пяти. Из отставных егерей. В полицейском головном уборе и шароварах. На боку шашка, на шее свисток на шнурке – всё как положено.

Другим оказался занятный тип. По фасону из новороссийских вольнонаёмных мастеровых, коими нынче был полон Путиловский завод. Этот казался вовсе не известным уездному исправнику. Игнатий Васильевич видел его впервые.

Довольно молодой, невысокого роста парень неказистого телосложения с крупной головой. Шатен, глаза карие. В картузе, льняных косоворотке и штанах. И небрежно наброшенном на плечи пиджаке, раскроем из зелёного шинельного сукна.