Бельведер

Прихватов о чём-то оживлённо рассказывал мастеровому, а тот с нескрываемым интересом внимал его рассказу и поддакивал в знак солидарности. А зачастую, как смекнулось Тарасову, задавал слишком уж наводящие вопросы, как будто выуживал из простодушного будочника нужную информацию. Тот же был и рад со служебной, постовой скуки распинаться – упражнялся в красноречии, вроде, как нежданно обрёл столь благодарного и терпеливого слушателя.

Уездный исправник в целях – не привлекать внимание, насколько оказалось допустимым, бочком-бочком приблизился к собеседникам и притих со стороны парапета. Как бы некто, совершая неторопливый послеобеденный променаж на минуту запнулся, намереваясь полюбоваться неспешным течением Обводного канала.

По правде сказать, что и любоваться там было нечем. Сплошь муть, грязь и зловоние. Но ничего другого Тарасову на ум не пришло. И он любовался. Упоительно вдыхал, и всем своим видом старался выказать умиротворение.

«Хорошо, что хоть мундир в поездку не напялил, – подумалось ему. – Вот была бы кому потеха наблюдать полицейского начальника, впавшего в романтизм у сточной канавы».

– Мерзавец! Подлец! Преступник!.. кричала она ему, а он наутёк, – рассказывал Прихватов. – Бельма навыкате, пасть раззявил, от натуги воздухом свистит, что кочегарка речного буксира. И бегом от неё. И вприпрыжку… И навпростец.

– Чего?!

– Не разбирая дороги. Напрямки.

– Ага, понятно. А что же она?

– Сущая дьяволица! – перекрестился Прихватов. – Телом сама сбитая. Щёки со страсти ажно пурпурные. Следом за ним. И не отстаёт… Ну-у, усмехаюсь, попал прелюбодей под бабий бунт.

– С чего предположили адюльтер (франц. ненависть из ревности)?

– Ну это, как бы… Так подумалось, – пожал плечами Прихватов. – А за кем же ещё, как не за лживым любовником посреди бела дня и на людях станет гоняться импозантная молодая баба?.. Да ещё и с револьвером в руках.

– Свят, свят, свят!..

– Револьвер-то я после приметил, – признался городовой. – Поначалу всей интуицией вцепился в беглеца. Неспроста, думаю, бежит к воде. Куда?! – кричу ему. Пёс!.. Не положено!.. Табличку о запрете купанья видел?

Прихватов пояснил:

– У нас же тут вот как. По нынешнему городскому регламенту повсюду, где водоём какой чем вырыт али природой сам по себе сделался и в нём возможны купания, необходимо ставить специальный пост спасения на водах. А ведь этому спасению – крепкий харч, сносную одёжу, да плав-средства какие-никакие, но обеспечь и подай. А коль в Петербурге вода-то сплошь и рядом, где же ты всего богатства на такие мероприятия напасёшься? А так, тьфу!.. Пустяк!.. Воткнул табличку «не дозволено», дескать, думать не моги сволочь всякая в воду лезть. И никаких забот. Регламент соблюдён и сплошная экономика. Так я же эту табличку ему и в харю!

– А что же он?

– Он, босяк и преступник!.. Промахнул мимо. И как сиганёт в канал с моста! И поплыл. А тут… Бах! Бах!.. Револьверные выстрелы. Я так и присел. И не то, чтобы испужался, а растерялся самую крихiтку (малоросс. крошку). Никак не ожидал, что эта баба – из кольта. Тяжела же машина. Бабе таким пяти-линейным калибром палить не с руки. Ей бы какой скрытный или дамский пистоль.

– Убила?!

– Не-а. Переплыл по воде, бес. Взобрался на пирс и по другой стороне стрекачом сбежал. Да куда там было бабе из кольта попасть?.. А, может и убила бы. Но урядники подоспели. И два филёра. Откуда они тут возьмись?.. Не пойму. Заломили ей руки и свели в участок.

Прихватов заметил скособоченного в правой стороне Тарасова. Видать в будочниках не задаром ел свой хлеб, примечал окрест высокие должностные чины и признавал на расстоянии даже без мундиров.

Уважительно вытянулся во-фрунт. Приветствовал начальство:

– Желаю вам здравствовать, господин исправник!

– И тебе не хворать, Павел Сидорович, – ответил Игнатий Васильевич и поинтересовался: – А чего это вы тут?

– Так вот, значит, знакомцу случай рассказываю, – объяснил Прихватов, обернулся…

А, знакомца того уже и след простыл.

– Вот же пропасть! – сплеснул руками городовой. – Ну что за люди нынче пошли? Как заприметят полицейское благородие, так сразу и тикают без оглядки. А вот к нам – к урядникам у них всё же доверие имеется.

– Кто же это был? – спросил Тарасов.

– Максим Ельников, – ответил городовой. – Паспорт у него я давеча проверял. Студент.

– Странно, – смутился Тарасов. – Я принял его за мастерового.

– Прикидывается, – выказал смекалку городовой. – Рядится мастеровым. Это у них фасон такой. Проживает он в доходных домах где-то у Нарвской заставы. Точнее доложить не могу-с.

– Что означает: «у них фасон»?

– В пролетария рядятся. Шутиха такая. Этот Максимка как-то бахвалился своим, вроде, как хождением в народ. Говорил, что в их кругах такое жизненное кредо, – Прихватов виновато хмыкнул: – Не могу знать, что оно за кредо такое, но не иначе как смутьян. Я давно за ним приглядываю.

– А тут он чего? – неспешно выпытывал городового Игнатий Васильевич.