Белые и синие

Несколько голосов из твоих же рядов крикнули тебе: «Милосердие!» Ты ответил: «Сила!»

Ты установил диктатуру. Ты овладел всем от Альп до Британского моря, от океана до Средиземного моря со словами: «Я отвечаю за все».

Подобно министру Людовика XIII, для которого не существовало ни друзей, ни родных, а существовали лишь враги Франции, — министру, сразившему таких людей, как Шале и Марильяк, Монморанси и Сен-Прёй, ты самолично опустошал свои ряды. Наконец, после трех лет таких судорожных страданий, какие никогда еще не выпадали на долю народа, после дней, которые зовутся в истории 21 января, 31 октября, 5 апреля, 9 термидора и 13 вандемьера, ты, окровавленный и изувеченный, сложил с себя полномочия и передал Директории спасенную Францию, ту самую опороченную Францию, которую ты получил от Учредительного собрания.

Пусть же те, кто тебя обвиняет, посмеют сказать, что бы произошло, если бы ты ослабел на этом пути, если бы Конде вернулся в Париж и Людовик XVIII взошел на престол, если бы вместо двадцати лет Директории, Консульства и Империи у нас были двадцать лет Реставрации, двадцать лет власти Испании вместо двадцатилетней власти Франции, двадцать лет позора вместо двадцатилетия славы!

Теперь скажи, была ли Директория достойна завещания, оставленного ей обагренным кровью отцом? Дело вовсе не в этом.

Директория отвечает за свои деяния перед потомством, подобно тому как Конвент отвечал за свои.

Директория была назначена.

Пятью ее членами были: Баррас, Ребель, Ларевельер-Лепо, Летурнер и Карно.

Было решено, что их резиденцией станет Люксембургский дворец.

Пятеро членов Директории не подозревали, в каком состоянии он находится. Они отправились туда, чтобы начать заседание, и не нашли там никакой мебели.

«Привратник, — пишет г-н Тьер, — одолжил им расшатанный стол, листок почтовой бумаги и чернильницу, чтобы они написали первое обращение, извещавшее оба Совета о создании Директории.

Затем послали в казначейство.

В наличии не было ни одного су.

Баррас стал ведать командным составом, Карно — движением войск, Ребель — иностранными связями, Летурнер и Ларевельер-Лепо — управлением внутренними делами, Буонапарте стал командующим Парижской армией. Две недели спустя он стал подписываться „Бонапарт“».

* * *

Девятого марта следующего года, около одиннадцати часов утра, два экипажа остановились перед входом в мэрию второго парижского округа.

Из первой кареты вышел молодой человек, лет двадцати Шести, в генеральской форме.

За ним следовали двое свидетелей.

Из второй кареты вышла молодая женщина лет двадцати восьми — тридцати.

За ней также следовали два свидетеля.

Все шестеро предстали перед гражданином Шарлем Теодором Франсуа Леклерком, нотариусом, ведавшим актами гражданского состояния второго округа; он задал им вопросы, которые обычно задают будущим супругам, и они тоже ответили на них согласно принятому обычаю. Затем Он зачитал им следующий документ, и они подписали его: