Белые искры снега

— Звонить? — высоко подняла я брови, удивляясь щедрости этого странного мужчины. Обычно люди его положения не разбрасываются своими номерами телефонов и предложениями помощи.

— Звонить. Я должен вам, Настя, за два чудесных танца, — отозвался Август, посмотрел мне в глаза, и я почему-то стала считать, что так и надо. — Мне пора. Дела. До встречи.

— До встречи, — от всей души улыбнулась я Августу, все еще приходя в себя от танца — не физически, а душевно.

Он удалился, а все сидящие за нашим столом — и учительницы, и пара учениц тут же засыпали меня вопросами о том, как я умудрилась познакомиться с главой фонда, да еще и на танец его затащила.

На вопросы чужих людей я отвечать любила не особенно сильно, поэтому отделалась лишь парой ничего не значащих фраз и, улыбками, и, выпив еще бокал сока, встала из-за стола, сказав, что мне нужно в туалет. Ощущение того, что на меня смотрят, не проходило, но мое настроение после общение с Августом взлетело настолько, что я перестала обращать на это внимание.

Я спокойно шла по коридорчику, в котором музыка была почти не слышна, помахивая сумкой, пока вдруг не была остановлена знакомым голосом. Голосом, который я меньше всего хотела бы здесь и сейчас слышать.

— Настя.

Я остановилась как вкопанная и нехотя обернулась. Позади меня стоял дядя Тим собственной незабываемой персоной. Обычно спокойное лицо его было напряжено — посторонний человек не заметил бы ничего, но я понимала это по едва прищуренным серым глазам и более, чем обычно, сжатым губам. И даже складки, идущие от носа у уголкам губ, стали более заметными.

— Здравствуйте, — ошарашено проговорила я. Опять он! Вторая встреча за два дня! Следит он за мною, что ли? Да быть этого не может; дядя слишком занят собой и своим делами.

— За мной, — велел мне Тимофей.

— Что? — не поняла я.

— За мной.

И я не смогла нарушить этот приказ, хотя отчасти мне было любопытно — что на этот раз-то? Наверняка Тиму что-то нужно от меня. Или его все-таки подослал отец? Но с каких пор дядя стал его мальчиком на побегушках?

Мы отошли в какое-то полутемное небольшое помещение, подальше от людских глаз.

— Ты что тут делаешь? — тихо, но с какой-то непонятной мне угрозой, спросил дядя Тим. У него был такой взгляд — пронзающий насквозь, наполненный холодной, едва сдерживаемой яростью, что мне сделалось не по себе.

— С учениками приехала, — отвечала я, ненавидя себя в эти секунды за то, что испугалась своего родственника.

— Какими еще учениками? — прикрыл он на секунду веки.

Тимофей ничего не делал — просто говорил и смотрел в глаза, а я чувствовала себя загнанной в угол. Оттого и мой взгляд, наверное, стал недобрым, как у не собирающегося сдаваться волчонка — до волка мне пока что было очень далеко. Когда же я вырасту, когда смогу общаться с ним и с отцом на равных?

— Из школы, — я сглотнула. — Со школы, где прохожу практику. Понятно?

— Сейчас же уезжай, — велел мне дядя тоном повелителя. Если кто-то думает, что лидеры с тираническими замашками или мужчины, которые умеют (и любят!) заставлять повиноваться себе, — это круто и даже романтично, глубоко ошибаются. Когда твоя воля ломается простыми словами и взглядом, ты ощущаешь себя беспомощным и ничтожным человеком. Тобой повелевают, когда с твоим мнением не считаются, а, значит, не уважают. Это я усвоила с детства. Лучше я сама буду приказывать, чем будут приказывать мне.

— Почему я должна уезжать? — не поняла я.

В серых глазах дяди словно взорвалось что-то, и желваки заходили по ухоженному лицу, но он сдержался, и ничего не сказал мне.

— Почему? — вновь повторила я, не понимая, что сделала не так.

— Потому что ты должна уехать. — Его тихий голос, за деланным спокойствием которого крылось нечто опасное, настораживал больше, чем крики. От него вообще исходила особенная, подавляющая энергия. И как только Алёна его терпит?! Ладно, тетя Ира, она сама не лучше, но что моя подруга нашла в нем?

— Я никуда не поеду. — Эти слова дались мне очень дорого. С чего это вдруг я должна отсюда уезжать?! Я не собираюсь прыгать под ничью дудку, сколь бы громкой она не была.

— Сейчас ты пойдешь в раздевалку. Возьмешь верхнюю одежду. И сядешь в машину, номер которой я тебе скажу, — продолжал, как ни в чем не бывало, Тимофей. — Тебя доставят до дома.

— Не хочу! — сама от себя не ожидая, вдруг топнула я ногой. Дядя взглянул на меня с огромным интересом, который некоторое время затмил его внутреннюю непонятную холодную и очень опасную ярость.

Перечить этому человеку — опасно. Даже родственникам.

— Не хочу? — с улыбкой кобры, мышь которой, припасенная на обед, вдруг устроила забастовку, переспросил дядя Тим. — Девочка, а ты умеешь удивлять. Подумай над моим вчерашним предложением. Со мной можно достичь многого.

— Я буду журналистом, — отозвалась я твердо.

— Ты будешь дурой, постоянно отказываясь от перспектив, — вдруг устало сказал дядя.