Белые кони

День, как на грех, выдался неудачный, Иван Дмитриевич хотел показать Яшке новый телятник, недавно купленные тракторы, работавшие на дальних полях, строящийся клуб в Морозовице, но ничего не вышло. В деревне Плесо на председателя насели телятницы, заверещали, замахали руками, и Яшка с трудом понял, что вот уже три дня, как сломалась тележка и приходится вывозить навоз вручную. В Спасе засушили лен, а в лесной деревушке Талой утонули в болотине два поросенка. Свинарка Маня Угловская громко плакала, жаловалась, но, когда председатель пообещал вычесть стоимость поросят из ее зарплаты, она мигом смахнула слезы, уткнула руки в бока и пронзительно закричала: «Ну это мы поглядим-посмотрим! Сколько раз говорила, что ограда нужна?! Где она, ограда-то?» Ограды действительно не было, поросята гуляли прямо на ископытенной лужайке, за которой начинался редкий березняк, и крыть Ивану Дмитриевичу было нечем. «Почему не огородили?» — в свою очередь закричал он, на что Маня ехидно ответила: «Это уж вам лучше знать». Поехали к бригадиру Третьякову, тому самому, что проворовался на сене. Разыскали его часа через два. В первую очередь Иван Дмитриевич закатил ему головомойку за то, что он не сделал ограду в Талой, а во вторую — за два воза сена. Первую вину Третьяков признал полностью, признать вторую отказался наотрез. «Ежели такое недоверие — снимайте с бригадиров», — твердил он. И хотя Иван Дмитриевич нутром чуял, что именно он, Третьяков, продал сено, пришлось ему пойти на попятный — твердых доказательств не было. «Ну смотри, Третьяков, — пригрозил председатель, — поймаю — мало не будет». — «Это уж само собой… — согласился бригадир. — А насчет ограды — будет сделано. Виноват. Запамятовал». Самая неприятная неожиданность подстерегала Ивана Дмитриевича в ремонтных мастерских: загулял Бориско Пестовский, мастер — золотые руки. Работа без него застопорилась. Два других ремонтника, дядя Шура, смирный и работящий мужичок из Маловедерникова, и угрюмый, молчаливый парень Филя, ковырялись потихоньку, но толку от них было мало, потому что Бориско свалил на промасленный брезент в одну кучу разобранные части со всех трех машин, стоящих в ремонте, свалил, ушел на обед и не вернулся. В железном хаосе, царившем на брезенте, простом и понятном для самого Бориска, чужие руки могли ковыряться и неделю, и две. Иван Дмитриевич понял это, ничего не сказал и велел ехать Яшке в Закаменку, где жил мастер. Закаменка, зеленая деревня, далеко окрест славившаяся редкими по красоте наличниками, была в трех километрах от мастерских. Бориско сидел на крыльце в белой исподней рубахе и играл на гармони. Завидев председательский «газик», он даже не сменил положения и продолжал наигрывать что-то грустное и долгое. Иван Дмитриевич вышел из машины, присел на крыльцо рядом с Пестовским и закурил. Так они сидели долго: Бориско играл, а председатель курил и слушал. Наконец Бориско отложил гармонь в сторону, натянул рубаху, валявшуюся на ступеньке крыльца, и полез в машину. Всю дорогу до мастерских он молчал, вздыхал, думая о чем-то своем, недоступном для других, а приехав, сразу направился к разобранным машинам. «Неделю будет страдать, — сказал председатель, — но и работать бу-дет. Э-эх, не это бы — цены бы ему не было…»

Так и прошел день. Успели, правда, съездить в Опалипсово, где на берегу Вздвиженки качалось под ветром большое ржаное поле. Время было закатное. В красном густом свете вечернего солнца наплывала в смотровое окно машины высокая рожь, стукались о стекло колосья, зерна падали на железный капот и скатывались на пыльную землю. «Ты поосторожнее гони-то, — сказал Иван Дмитриевич. — Рожь-то какая, а? Завтра комбайны сюда пришлю». Домой, в Старину, приехали поздним вечером. Яшка остановил «газик» около председательского дома, заглушил мотор.

— Что скажешь? — спросил Иван Дмитриевич.

— Врать не буду. Уеду.

— Да… — протянул председатель. — Худой день пался.

— Не в этом дело.

— Куда собрался-то?

— Россия большая.

— Верно. Большая. Хоть уборочную отработай. Деньги на дорогу будут. Все не у матери просить.

— Много ли у вас тут заработаешь-то?

— Много-немного, а сотни полторы получишь.

— Сколько?!

— Может, и больше. Чего усмехаешься? Поговори с народом. Соврать не дадут.

— В миллионеры выбиваетесь?

— До миллионеров далеко, но кое-какие достижения, как говорят, налицо. Два года не был? Ну вот. Мы тут без тебя тоже не лаптем щи хлебали.

— Достижения… Как стоял у бабки Вивеи двор заваленный, так и до сих пор стоит.

— Высмотрел! — удивился и вроде чему-то обрадовался Иван Дмитриевич.

— Пока, — попрощался Яшка и вышел из машины.

— До свиданья.

Председатель сел на подножку, закурил, смотрел, как пропадает в темноте парень.

— Слышь! — окликнул он. — Так отработаешь уборочную-то?

— Ладно, — помедлив, ответил Яшка. — Отработаю.