Читаем Белые кони полностью

Шабашники Санька и Никола Пузан и приехавший на почтовом катере Симаха Скворцов, поняв, что песенка их спета, что Коля не шутит, а всерьез решил их выгнать, сняли колеса с тачек, колеса были их собственными. В поисках колес излазили весь двор, а когда нашли, оказалось, что бесследно исчез моторист Петруша Бедов. Шабашники, видя, что Коле Заусаеву приходится худо, решили действовать.

— Между прочим, — сказал Санька Тетерев, — мы на островах камушек приготовили.

— Пять деньков — и готово дело, — поддержал Симаха.

— Точно, — сказал Пузан.

Коля не удостоил их ответом.

— Камушек, он всегда дефицит, — продолжал Санька. — Вон Кривцов Иван Михалыч, начальник жилстроя, и баржонку дает, и командировочные платит. Только камушек дай.

— Разве это работники? — кивнул Симаха на новых членов бригады. — Горе…

— Не скажи, — возразил Санька. — Афон ничего мужик. Работящий.

— Только Афон и есть.

Когда время подкатило к пяти, Коля глянул на часы и подошел к бухгалтеру.

— Ну, Николай Петрович, — сказал он. — Вся надежда на тебя. Посмотри, выясни, наладь производственную дисциплину и порядок. Время, сам знаешь, не терпит. И хорошо бы в неделю.

— Постараемся.

Коля крепко пожал бухгалтеру руку и ушел, так и не глянув в сторону шабашников.

Если поначалу бухгалтер был несколько растерян предложением начальника, то, по мере того как он скрупулезно начал перебирать все выгоды и проигрыши столь неожиданного путешествия, он все более и более склонялся к мысли, что, согласившись ехать, он поступил правильно. Ведь если ему удастся доказать, что баржа с камнем может приходить еженедельно, то исчезнут все трудности с укреплением берегов. Поездка представлялась Николаю Петровичу чем-то вроде речной прогулки — солнце, свежий воздух, рыбалка и плюс лишний заработок. Николай Петрович твердо решил ни в чем не отставать от членов бригады.

В бригаде Николая Петровича было четыре человека, лично отобранных начальником Колей: студент местного автомобильного техникума Валентин, проходивший в ремстройконторе практику, рабочий пилорамы Афон Здрогов, жилистый длинный парень с продолговатым лицом и спокойно-презрительным взглядом, моторист Петруша Бедов и сам Николай Петрович. Хозяином на барже считался шкипер Досифей Иванович, с легкой руки шабашников прозванный «капитаном Досей».

Петруша вернулся через пятнадцать минут после того, как ушел Коля Заусаев: он точно рассчитал время ухода начальства.

— Виноват! Виноват! — еще издалека закричал он. — Виноват — исправлюсь! Дося-а! Как бензин?! Три бочки? Маловато!

Он быстренько завел маленький облезлый катерок, накинул трос и, с ходу оттолкнув стоявшую рядом баржу с лесом, дал полный вперед.

— Опять наклюкался, — сказал Дося и покачал головой.

— Эй вы! — наперебой закричали с берега шабашники. — На островах камень не брать! Сами пойдем следом!

Афон показал им кулак. Шабашники начали ругаться и грозить Афону, который, презрительно глядя на них, гулко хохотал, будто камни в воду бухал. Николай Петрович стоял на корме и махал рукой стоявшей на берегу Сонечке. Сонечка была в белом платье, издалека казалась очень красивой. В сердце бухгалтера вдруг стукнулась жалость, ему подумалось, что он уезжает далеко-далеко и надолго. Булькала за кормой вода, кричала чайка, Сонечка делалась все меньше и меньше, все появлялись и появлялись на берегу дома, церкви, какие-то строения, среди них терялась Сонечка, — это было как в кино. Студент Валентин, красивый светловолосый парень, курил и ни о чем не думал. Он был рад, что не надо больше копаться в грязных машинах, спорить с начальником гаража, который почему-то с первого взгляда невзлюбил студента. Девушки у него не было, жил он в общежитии, далеко от родных, так что никто его не ждал и никто о нем не беспокоился.

Катерок, несмотря на то что он был маленький, шел быстро: через полчаса пропали городские дома. А когда на горизонте появилась гора Гребешок, вдруг ни с того ни с сего вывернулась из-за горы тяжелая, низкая туча, и сразу стало холодно и неуютно. Дося, стоявший в рубке у руля, поманил грузчиков к себе. Когда грузчики с трудом забрались в тесную рубку, шкипер сказал:

— Так что, ребята, можно у меня в каюте ночевать, ежели все будет в порядке. А то прошлый раз натворил мне Пузан. Три дня по́лы окна держал — все выветривал.

Студент рассмеялся. Дося серьезно глянул на него и добавил:

— Я к чему? Чтобы на судне все было в самом что ни на есть аккурате, а так мне же веселее. Только спать, извините, придется на полу.

— Ничего, — торопливо ответил Николай Петрович. — Не привыкать.

Афон покрутил головой и неопределенно хмыкнул, глянув на бухгалтера.

Грузчики спустились в каюту шкипера. Она была небольшой, в два иллюминатора, чистенькой и теплой. Посередине каюты стояла железная печурка, в стороне — деревянный топчан, застеленный ватным тюфяком, в углу — шкаф. Афон открыл печурку и подмигнул друзьям.

— Сейчас «Ташкент» будет.

Он нашел топор и начал рубить сухую горбылину, валявшуюся около печурки.

Через полчаса пришел Дося. В каюте вовсю трещала печурка, грузчики, навалив на пол какое-то тряпье, отдыхали.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Историческая проза / Советская классическая проза / Проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези