Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Отстойно - значит, плохо, - терпеливо разъяснил парень. Ну, железный занавес, цензура, потом это... как его... дефицит.

- У меня настроения нет тебе лекции читать, - я заметил мелькнувшее где-то вдалеке светлое пятно и замедлил шаг. - Сейчас - тихо, там кто-то есть.

- Ясное дело, есть, - удивился Вова. - Это же метро!

Донеслось эхо голосов. Я пригляделся: навстречу нам шли двое, одного из которых я уже где-то встречал, мне показались удивительно знакомыми его короткие светлые волосы, выступающие скулы, близко посаженные глаза... Он тоже наклонил голову, всматриваясь, и тут - я понял, кто это!

- О-о, старый знакомый! - он заорал первым. - Опять ты!..

- Генрих, - я кивнул, торопясь навстречу с непонятным мне самому облегчением.

- Мужики! - радостно взвыл Вова.

Второй мужчина тронул Генриха за плечо:

- Может, объяснишь?.. Нам за это по голове настучат, слишком их много...

- Погоди... Привет! - Генрих протянул мне руку. - А я уж занервничал: смотрю, Вовка идет, а с ним - чужой кто-то... Ты что тут делаешь? У тебя тоже билет?..

Я развел руками:

- Не поверишь - я случайно здесь. Если все объяснять, тем более не поверишь.

- А я думал, ты тоже едешь.

- Куда?

Генрих задумался, рассматривая мое лицо:

- А хочешь - поехали. Еще три места... Что у тебя с глазом?

- Куда, к вам?

Он кивнул:

- Нас теперь, думаю, совсем прикроют. После сегодняшнего. Такое получилось гадство... А я ведь с самого начала был против. Но кто меня послушает?.. Обидно. Я тут столько лет пробыл, теперь возвращаться, а я буквально ничего не помню. И остаться нельзя, и домой не тянет. Вот такая история...

Его спутник вдруг встрепенулся, прислушиваясь:

- Поезд?..

- Рано, - спокойно отозвался Генрих. Весь его вид говорил о том, что бояться ему нечего. - Это дрезина.

Они озабоченно переглянулись, потоптались на месте.

- Ладно, - Генрих пожал плечами. - Пойду.

- А где... эти, которые громили кабинеты? - отважился спросить я.

Он поморщился:

- Не надо. Не затевай ничего сейчас. Мы уедем, вы взорвете тоннель и забудете. Ради Бога... извини, я забыл, как тебя зовут. Люди хотели, как лучше, а вышло, как всегда.

- Ты знаешь, сколько наверху трупов?

- Не был я наверху! - отрезал Генрих и пошел прочь, сунув руки в карманы. - Не был! И не хочу!

...Коридор уползал в глубину, разветвлялся, от него отходили какие-то совсем темные и сырые рукава с мелкими лужами на полу и шныряющими там и сям крысами, но основной путь оставался сухим и более-менее освещенным, откуда-то слышались голоса и шаги. Я шел, каждую минуту ожидая нападения, но никто, кажется, и не вспоминал обо мне: все носило следы поспешного бегства. Здесь пробежала толпа, и мне то и дело попадались валяющиеся на полу затоптанные листки, чей-то шарф, перчатка, коробок спичек, странное маленькое устройство с антенной - я поднял его, повертел в руках и машинально сунул в карман. По стене, петляя между толстыми кабелями, бежала меловая пунктирная стрелка, сестрица той, что я нарисовал для солдат. Ровный гул, которым пропитался сам воздух, становился все ближе, и я уже различал в нем металлическое постукивание, треск и тяжелые вздохи какого-то механизма.

Как же так? Все это время, долгие годы, под нашим городом ходит это самое спецметро, и никто ничего о нем не знает. Целая жизнь протекает тут скрыто от человеческих глаз, приходят и уходят поезда, прибывают и убывают загадочные люди с той стороны, и все это - под специальной зоной, под железной дорогой, под домами - даже под служебным домом, где я прожил половину жизни! И я об этом даже не догадывался - и не догадался бы, если б не украл куртку. Странное, исключительное, незабываемое, но - совершенно бесполезное знание. Цепь случайностей привела меня в это место, но вскоре я его покину и заживу своей жизнью, ничего для меня не изменится от того, что существует все-таки на свете какой-то параллельный мир, где есть "телевидение" и "компьютеры", где люди летают в космос, а дети не носят пионерских галстуков. Мне не хочется туда. Я дома.

Коридор немного расширился, и справа вдруг возникла узкая дверь, за которой на чемоданах, тревожно переговариваясь, словно птицы на ветках, сидели несколько человек в расстегнутых пальто. Это напоминало зал ожидания аэропорта Лариново: небольшая комната, яркая лампа, застекленные таблицы и графики на стене, пассажиры. На меня не обратили внимания, лишь какой-то мужчина поднял голову от широко развернутой газеты, мазнул по мне усталым взглядом и снова уткнулся. Это были наши люди, не чужие, и они собирались ехать куда-то, даже не зная, кто или что их там встретит. Ни на одном лице не было страха, лишь в воздухе, как запах, ощущалось напряжение.

Что-то не дало мне пройти мимо, зацепило взгляд, и я всмотрелся оставшимся глазом в склоненные над чтением или вязанием головы. Одна из них робко повернулась, и я чуть не вскрикнул от изумления: на широком фанерном чемодане с блестящими застежками, съежившись и обняв себя руками, сидела Хиля.