Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Я не могу без тебя жить, - совершенно честно сказал я. - Ты мне даже снишься. Не знаю, может, это и любовь. Просто я привык, что любовь - это нежность. А с тобой - безумие какое-то.

Яна кивнула:

- Нежность должна быть к маме. К сестренке, к дочке. Это другая любовь. Ты нежность можешь даже к своему коту испытывать, но сходить с ума - только со мной.

- А Хиля? Ну, жена моя - это ее детское прозвище... Она, кстати, ждет ребенка. Что я должен испытывать к ней?

- А года через два с половиной видно будет, - Яна двинулась к дверям конторы. - Что сейчас-то говорить?

Я похолодел. Действительно, до окончания нашего с Хилей брака оставалось примерно два с половиной года: мы поженились в июле, теперь шли последние числа декабря. Но к чему Яна это сказала? Неужели она подумала, что я могу не продлить брак?..

Хотя - а кто бы запретил так поступить?

...В ночь на субботу мне приснился странный и страшный сон. Мы с Хилей стояли в самом заброшенном уголке города, за старыми угольными складами, на поросших густой желтоватой травой товарных рельсах. Вокруг не было ни души, только ветер свистел в пустых складских окнах да галки орали в бледном летнем небе. Я держал свою жену за руку и знал, что мы чего-то ждем - это "что-то" должно было прийти с запада, со стороны Санитарного поселка, и инстинкт подсказывал мне лишь одно: "Опасность!". Хиля оставалась безмятежной, свободная ее рука лежала на округлившемся, раздувающем тонкое платье животе, а лицо, спокойное, умиротворенное, сияло улыбкой.

- Скоро, скоро, - сказала она. - Это будет очень красиво, честное слово. И ничего не бойся, мы же с тобой в безопасности.

Я попытался увести ее, потянул за тонкую кисть, но она вырвалась и помотала головой:

- Нет, я должна это увидеть, потому что иначе ребенок не родится. Потерпи немного, скоро все начнется и кончится.

И я стал ждать. Откуда-то возникли другие люди, все с затемненными стеклышками в руках, словно готовились к солнечному затмению. Пришел жизнерадостный Зиманский в своем неизменном светлом костюме и приволок здоровенный "телевизор", который мог работать без всякой розетки, на каких-то неведомых батареях. Появились мои родители, нарядные, праздничные, живые и веселые. Последним, поддергивая спадающие линялые штаны, явился Глеб, старый, поседевший, с темным изможденным лицом - такой, каким я его запомнил.

- Глеб, - сказал я. - Это я украл твое письмо. Прости меня. Не хотел подводить маму, боялся, что она все еще тебя любит.

- А кто украл мое письмо у тебя? - Глеб встал рядом со мной, щурясь на чистый горизонт. - Кто это был? Твоя жена? Или твой друг с той стороны? Кто-то ведь сделал это, я уверен, что ты его не потерял.

Я пожал плечами:

- Теперь это неважно.

- Моя жизнь - это неважно? - удивился Глеб. - Получается, что и жизнь Хили - тоже неважно, раз ты привык бросаться чужими жизнями. И вот, смотри, что вышло, - он показал худой рукой куда-то вдаль.

Там неожиданно что-то зашевелилось, зазвучало, словно далекие раскаты грома, но я все еще не понимал, что это. А потом вдруг увидел вспышку, такую белую, что зрение мое на секунду перестало мне подчиняться, и я ослеп. Долгое мгновение мы все висели в этой белизне и тишине, словно в тумане, и я чувствовал, что мои кости просвечивают насквозь, и другие люди, те, со стеклышками, могут видеть их, как на рентгеновском снимке.

Что-то лопнуло, вспышка оборвалась, и вместо нее на половину неба вознесся гигантский, совершенно непредставимых размеров дымный столб в форме фантастического гриба, он рос на глазах, "шляпка" его ширилась, а ножка вдруг поползла во все стороны, сметая на своем пути деревья, товарные станции, дороги, здания - все.

Дернув Хилю за руку, я побежал прочь и поволок ее, упирающуюся, за собой, но ноги мои почти не слушались, не гнулись, не отталкивались от земли. Я оглянулся - огромный вал пыли и камней приближался к нам, но никто не двигался с места. Зиманский улыбнулся и крикнул сквозь грохот:

- Не спеши, Эрик, мы должны досмотреть тот фильм и узнать, чем все закончилось!..

"Телевизор" рядом с ним вдруг включился сам собой, и я увидел на огромном экране нечто такое страшное, неописуемое, жуткое, что сознание мое, не выдержав, оборвало сон и вышвырнуло меня на поверхность...

Оказывается - я кричал. Хиля испуганно смотрела на меня, сидя на кровати, горел ночник, начиналось утро. Этажом ниже у кого-то заработало радио, донеслись звонкие детские голоса, поющие пионерскую песню.

- Что-то приснилось? - осторожно спросила моя жена.

- Да, кошмар... - я провел ладонью по мокрому лбу и сел. - Настоящий такой кошмар, с целым сюжетом.

- Что же там было?

- Ядерный взрыв.

- Ох, зря я тебя все это рассказала, - вздохнула Хиля. - Впечатлительный ты у меня, нельзя тебе такие вещи слушать...