Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

С белой мышкой меня уже сравнивали, и я улыбнулся:

- А ты тогда кто?

- Одна из крыс, - сквозь зубы ответила Тоня. - Может быть, белая крыса... хотя вряд ли. Я - серая, как все, только не голодная. Они - голодные.

...Голодные, они окружили меня и смотрели, не мигая. Это был обычный выходной, не праздник, но вся площадь буквально кишела народом. Начинался митинг в поддержку новой поправки к Закону о труде - что-то там связанное с подсчетом рабочего времени. По толпе пронесся слух, что после окончания привезут без талонов сахар, тушенку и прочие вкусные вещи, поэтому никто не расходился, все стояли, переминаясь с ноги на ногу на морозе, и терпеливо слушали гладкого, словно прилизанного оратора из заводского профсоюзного комитета. Он вещал, выбрасывая в воздух огромные клубы пара, и слова, которые вылетали из его рта, были словно выписаны красными буквами на этих белых облачках.

Я не слушал - все проносилось мимо моего сознания. Третью неделю я глотал таблетки, но эффекта от них почему-то не наступало. Никакого беспокойства и томления, разве что раздражаться стал чаще, словно вместо тестостерона в кровь мне попадало что-то совсем другое, гормон агрессивности, что ли.

Рядом, крепко держа меня под руку, примостилась Тоня в светлом тулупчике и валенках, закутанная до глаз в пуховый платок. Щеки ее окрасились от холода в яркий, почти неестественный розовый цвет и, приглядевшись, я увидел, что этот румянец вызван множеством лопнувших в коже сосудов, незаметных в тепле. Это было странное открытие, тоже вызвавшее раздражение, словно жена обманула меня в чем-то важном.

Оратор закончил речь и под аплодисменты скатился с деревянной трибуны. Его место занял Ремез.

- Ну, сейчас пойдет пирамиды строить, - пробормотала Тоня.

Он не говорил, а действительно строил пирамиды - очень точное выражение. Слова нагромождались одно на другое, образуя тяжелые, многоступенчатые, безжизненные конструкции, способные потрясти воображение своей сложностью, но никак не смыслом - его вообще не было. Лозунги, которые встречаются везде, где только можно, даже в общественных туалетах, выглядят намного проще и лаконичней и обязательно к чему-то призывают, хотя бы не швырять окурки на пол. А Ремез складывал серые кубики слов просто так, ради самого процесса, и его, кажется, даже не интересовало, слушает ли кто-нибудь эту словесную кашу.

Впрочем, ему похлопали, как и профсоюзному деятелю. Даже Тоня пару раз ударила в ладоши. Лишь я во всей толпе, наверное, остался стоять неподвижно, и Ремез вдруг, точно выцепив меня взглядом, как рыболовным крючком, ехидно поинтересовался:

- А товарищ из города со мной, кажется, не согласен?

Сейчас я думаю - таблетки виноваты, в обычном своем состоянии я просто пожал бы плечами и промолчал. Но крохотный бес, живущий своей жизнью в моем теле, взвился в ответ на эти слова и ответил моим голосом:

- С чем же тут соглашаться, если вы ничего не сказали?

В толпе раздался приглушенный смех, и краем глаза я заметил, что Тоня тоже улыбнулась, быстро, словно украла у кого-то свою улыбку.

- Как интересно! - Ремез весело уперся руками в край трибуны, нависая над толпой, словно весенняя наледь над тротуаром. - Значит, я ничего не сказал?

- Ничего вразумительного - я это имею в виду, - задорно отозвался мой бесенок.

Тоня перестала улыбаться и чуть сильнее обычного сжала мне локоть.

- За-ме-ча-тель-но! - громко возвестил Ремез, и глаза его вдруг зажглись, как две крохотные лампочки. - А ты, выходит, можешь сформулировать лучше? Ну да, я забыл, ты ведь умнее всех.

- Почему, не всех, - улыбнулся я, прекрасно понимая, что улыбка эта переполнена издевкой, просто через край переливается, но контролировать это уже не мог, да и не пытался.

- А ты не много на себя берешь, крыса ты бумажная? - поинтересовался Ремез со своего фанерного постамента. - Чистюля ты бухгалтерская, сука ты конторская?..

Он еще старался держаться в цензурных рамках, но я понимал, что еще секунда - и с трибуны польется такое, что у всех завянут уши. Меня это только веселило и, хотя сердце вдруг испуганно подпрыгнуло, я улыбнулся снова:

- Ты еще забыл сказать "цветок лилейный", Ремез.

- Цветок? - он заговорил совсем тихо, звеняще, с коротким придыханием. - Нет, ты не цветок, дорогуша, ты - баба, у тебя даже рожа бабья, вон, цветешь и пахнешь! Наодеколонился! Может, еще и щечки напудришь?..

В толпе опять захихикали, но на этот раз смех относился уже ко мне.

- Две бабы в одной комнате! - Ремез распрямился и вещал теперь широко, в полную грудь. - Вы там что делаете? Небось, вышиваете крес-ти-ком? На пару?..

Тоня молчала, каменно стоя рядом со мной. Я почему-то ожидал, что она крикнет "Заткнись!", но ни звука от нее не доносилось.

- Тебе зачем жена-то нужна? - звучало сверху под все возрастающий хохот. - Интересно, что вы семейному инспектору врете? У нас же нет такого закона, который разрешает двум бабам вместе жить! Не положено!..

Откуда-то слева донесся предостерегающий голос профсоюзного оратора:

- Товарищ Ремез, товарищ Ремез!..