Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Машина, которая прибыла за нами в больницу, оказалась обычным светло-серым микроавтобусом без всяких эмблем или надписей на дверцах, немного обшарпанным, но тщательно вымытым, с чистыми зеркалами и стеклами. Номера были белыми, официальными, но в остальном - машина как машина. Раньше я не раз видел такие на улицах или стоянках возле фабричных проходных, но мне и в голову не приходило, из какого гаража они выехали.

Дорога заняла у нас минут двадцать, и за весь путь я увидел в окно всего лишь одного человека - молодого дворника, деловито расчищающего дорожку перед входом в какое-то учреждение. Во рту у него тлела сигарета, и пепел с нее сыпался на белый фартук, но парень, казалось, не обращал на это внимания, весь поглощенный ровным ритмом своих выверенных движений. Даже промчавшийся мимо наш автомобиль не вырвал его из задумчивости.

Город вокруг нас словно вымер, и даже окна домов не горели в этот тихий ночной час - все спали. Сам я иногда люблю посидеть с книжкой на кухне, не глядя на время и наслаждаясь сонным покоем, но на нашем пути ни одного полуночника не встретилось - свет, белый, мертвенный, я замечал лишь в витринах магазинов да в окнах контор, и от этого становилось почему-то грустно и тревожно. Зимней ночью хорошо только дома, а летом - только на улице, это закон - и мы с Хилей когда-то свято придерживались его.

Полина, укрытая поверх полушубка больничным одеялом, дремала на носилках, и полосы голубого света проплывали по ее лицу, то укорачивая, то удлиняя тени от ресниц. Трубин, как и я, рассматривал в окно проплывающие мимо здания и улицы.

- А вы заметили, Эрик, какая пустота?

- Как раз сейчас об этом думал, - я кивнул. - Такое впечатление, что в городе все умерли. А ведь тут, наверно, район людный...

- Ну, не очень. Контор много, теплостанция недалеко, а вон там, посмотрите... видите трубу? Это крематорий.

Я поежился.

- А вы где живете? - спросил Трубин. - Не здесь?

- В центре. У меня квартира в полуподвале - очень удобно...

- Что-то говорите вы об этом без радости, - заметил Трубин. - Скучно одному, что ли?

- Я не один живу. С... другом. Но мы с ним... то есть, мне не очень с ним нравится, - я не знал, как подоходчивее это объяснить.

- Что за друг такой? Может, это женщина? - он чуть подтолкнул меня локтем и усмехнулся. - Ну, Эрик? Женщина, да?

- Ну, зачем вы так... Женщина у меня была - жена. А это - именно друг, мужчина. То есть, я думал, что он друг, а теперь... не знаю.

- Темните вы что-то. Впрочем - ваше дело, - Трубин отвернулся.

- Просто я пока не могу сказать правду. Никакого криминала, не думайте...

- Криминалом я и не занимаюсь.

Часы показывали начало третьего, когда машина посигналила перед воротами спецгородка и въехала на территорию, ярко освещенную мощными фонарями и оттого особенно пустынную. Широкая аллея, обсаженная елочками, уходила вдаль и терялась в бесконечном пунктире света и тьмы, а по бокам ее, чуть в отдалении, спали одинаковые домики с зарешеченными окнами и номерами на стенах. Я не знал, сколько их - наверное, много. А внутри - перегородки, комнаты, железные койки, шкафчики, как в социальном приюте? Или все иначе, непредставимо для меня?

Трубин снова будто угадал мои мысли:

- Ну, вот он, пресловутый спецгородок, которым некоторые несознательные родители пугают своих детей. Как видите, ничего страшного, обычное лечебное учреждение. Вы в Санитарном поселке никогда не бывали?

- Бывал. Не внутри, а так, только к забору подходил.

- А в Карантине?

- В Карантине - не пришлось. Но догадываюсь - там еще хуже.

- Ну, хотя бы с Санитарным вы можете сравнивать. Там ведь как: вооруженная охрана, строем - на обед, строем - на работу. А у нас вполне демократичные условия, даже театр свой организовали, пьесы ставим, у нас ведь больные талантливые есть, с художественной жилкой... Одно ограничение - выходить нельзя. А так все очень свободно.

Я проводил взглядом домик в решетками на окнах:

- Ну да.

Он хохотнул:

- А что вы хотели? Это все-таки не санаторий.

Мы ехали по аллее, которая никак не кончалась, и мне вдруг показалось, что машина стоит на месте, а окружающий пейзаж вертится, как пластинка, повторяясь бесконечно. Все было одинаковым, и домики, и столбы, и елочки.

- Много тут людей? - спросил я.

- Что-то около двенадцати тысяч, сейчас точнее не скажу. Состав все время меняется, одни прибывают, других выписываем... Да, а что вы так смотрите? У нас не тюрьма. Выздоровел - иди, никто держать не станет. Другое дело, что мало кто выздоравливает быстро, но есть и такие, кого мы уже через полгода отпускаем домой и даже селим на прежнее место жительства. Это - легкие случаи. Чаще на лечение уходит года три, четыре. Некоторые на всю жизнь остаются, а самых тяжелых приходится со временем отправлять в Карантин - они совсем теряют человеческий облик.

О Карантине я слышал очень много, а потому поежился.

- Вам, Эрик, - наставительно сказал Трубин, - обо всем этом думать нечего. Думайте сейчас о своей судьбе, завтра ведь для вас многое изменится. Вы хоть представляете, что значит быть инвалидом? У вас родственники есть?